В пятницу гонщик «Хааса» Ромен Грожан подробно рассказал журналистам об обстоятельствах своего счастливого спасения огна после ужасной аварии на Гран-при Бахрейна Формулы-1. После контакта с Даниилом Квятом француз на скорости за 200 км/ч врезался в отбойник, его автомобиль развалился пополам, и передняя часть с Роменом внутри застряла в рельсе безопасности. К счастью, в аварии Грожан не получил травм и даже не потерял сознания, но ему ещё предстояло побыстрее покинуть загоревшийся автомобиль. Ниже — подробный рассказ Ромена, как он спасал самого себя.
«Загорится ли мой ботинок, моя нога или моя рука? Будет ли больно?»
«Для меня это были не совсем 28 секунд. По ощущениям, где-то полторы минуты. Когда машина остановилась, я открыл глаза. Я сразу же отсоединил ремни безопасности. На следующий день я не помнил, что сделал с рулевым колесом: у меня не было воспоминаний, что я вынимал руль. Мне сказали, что рулевая колонка и всё остальное сломались, валялись у меня в ногах, так что мне не пришлось об этом беспокоиться.
Ну а затем я попробовал выпрыгнуть, но почувствовал, что что-то касается моей головы. Так что я опустился в машину. Моей первой мыслью было: «Надо подождать. Я лежу боком рядом со стеной, так что надо подождать, пока кто-то придёт и поможет мне». Я не паниковал и, очевидно, в тот момент не понимал, что вокруг пожар.
Потом я посмотрел вправо-влево и слева увидел огонь. Я сказал: «Окей, у меня нет времени здесь ждать». Дальше я попробовал спуститься немного вправо, но это не сработало. Я вновь подвинулся влево — тоже не сработало. Я сел и потом вспомнил о Ники Лауде, его инциденте, и подумал: «Это не может так кончиться, это не может быть моей последней гонкой, всё не может так завершиться. Ни в коем случае».
В общем, я попробовал снова и застрял. Тогда я вернулся обратно. Тут наступил менее приятный момент, когда моё тело начало расслабляться. Я в мире с самим собой, я собираюсь умереть. Я задал себе вопрос: «Загорится ли мой ботинок, моя нога или моя рука? Будет ли больно? Где всё начнётся?» Это длилось для меня две, три, четыре секунды. Думаю, в реальности речь шла о миллисекундах. А потом я подумал о детях и сказал: «Нет, они не могут сегодня потерять своего папу».
«Осознал, что представляю собой огненный шар»
Не знаю, почему, но я решил повернуть свой шлем влево и попробовать выбраться вот так, а потом покрутить плечом. И это срабатывало, но потом я понял, что моя нога застряла в машине. Я снова сел. Я потянул левую ногу, как только мог, и с неё слез ботинок. Затем я вновь попробовал выбраться, плечи прошли, и я понял, что могу выпрыгнуть.
Обе мои руки оказались в огне. Вообще мои перчатки красные, но я мог видеть, как особенно левая меняет цвет, начинает плавиться и становится полностью чёрной. И я почувствовал боль. Но я также чувствовал облегчение, что оказался за пределами машины. Затем я выпрыгнул. Я оказался на барьере и тут почувствовал, как Иан (Робертс, медицинский делегат ФИА. — Прим. «Чемпионата») тянет меня за комбинезон. Так я узнал, что теперь действую не сам по себе и что со мной кто-то есть.
Затем я оказался на земле и осознал, что представляю собой огненный шар. Потом я затряс руками, потому что они были очень горячими и болели. Я сразу же снял перчатки, потому что представлял, как кожа пузырится и плавится — она могла прилипнуть к перчаткам. Так что я сразу снял перчатки, чтобы кожа потом не снялась вместе с ними!
А затем Иан решил меня проверить, поговорить, и он сказал: «А ну сядь!» Я его оборвал: «Говори со мной нормально, пожалуйста». Полагаю, он понял, что я в порядке, ощущаю всё нормально. Потом мы сели, но были слишком близко к огню. Я слышал, как один из пожарных говорил: «Загорелись батареи, принесите ещё огнетушители».
Мне наложили холодный компресс на руку, потому что я сказал, что мои руки горят, а нога сломана (на самом деле это было только растяжение. — Прим. «Чемпионата»). Потом всё стало болеть очень сильно — особенно левая нога. Иан сказал, что приехала скорая, что они положат меня на носилки, но я ответил: «Нет-нет, я выйду из машины». С медицинской точки зрения это решение не было идеальным, но они поняли, что для меня главным было, чтобы в эфире показали, как я сам иду в скорую. Чтобы я послал ещё один месседж, что со мной всё нормально.
«Мой старший сын боялся, что я буду весь чёрный»
В воскресенье вечером я впервые позвонил по видеосвязи жене и детям, с ними был и мой отец. Я сказал: «Я выступлю в Абу-Даби». Вы можете себе представить их реакцию, они не были впечатлены этим! Я их не виню. Осознаю, что они это не принимают.
У моих детей было много вопросов. Мой старший сын Саша боялся, что я буду весь чёрный, обожжённый. Что я никогда не буду прежним. Он почувствовал облегчение, когда увидел меня и я выглядел, как всегда. Мой пятилетний сын Симон убеждён, что у меня есть щит любви и что я могу летать. Он считает, что я не выбрался из машины, а вылетел. Он убеждён в этом. А моя трёхлетняя дочь… Трудно сказать, что она думает, но она каждый день что-то рисует на тему моей травмы руки и шлёт мне поцелуи и объятия. Она думает, что благодаря этому я поправлюсь.
В целом они в порядке. Когда я вчера вновь сделал видеозвонок, то они даже не пришли посмотреть на меня, продолжили играть снаружи! Вероятно, это был первый раз, когда я порадовался, что они не пришли: это значит, что они в порядке, вернулись к своей обычной жизни.
Когда я вчера вернулся на трассу, то первым делом пошёл к машине. Я посмотрел на «гало» и кокпит — просто чтобы проверить, будут ли у меня какие-то странные чувства, паника, ощущение опасности — но всё было в порядке. Это уже своего рода положительный шаг.
Моя правая рука будет в порядке к Абу-Даби, сто процентов. Левая рука тоже становится сильнее и лучше с каждым днём. Сила в ней есть. Что касается мобильности, то сохраняется сильная опухлость после ожога — нужно, чтобы она начала спадать. Но ещё не исключено, что придётся пересаживать кожу. Посмотрим. Я не буду идти на риск потерять мобильность большого и указательного пальцев левой руки просто ради того, чтобы выступить в Абу-Даби. У меня впереди ещё лет 60 или вроде того, так что одна гонка точно не важнее нормальной оставшейся жизни. Посмотрим.
Если с Абу-Даби не получится, что ж, я все равно жив, у меня в жизни ещё будет много других возможностей. У меня останется суперлицензия на 2021 год, а мы видели, что никто не застрахован от «Ковида». Или, возможно, я позвоню во все команды Ф-1, чтобы узнать, не может ли кто-то организовать для меня частные тесты в январе или вроде того, чтобы вернуться в болид и проехать для себя 10-15 кругов».