«Бадминтон… На пляже в Юрмале у меня была ракетка, а ветер постоянно уносил воланчик»
– Ваш коллега и наш бывший главный редактор Михаил Сёмин признавался, что комментировал 40 видов спорта за свою недолгую карьеру. А сколько на вашем счету?
– Не знаю. Я только на футболе по принципиальным соображениям не работал. Остальное всё комментировал. Бадминтон, греблю на байдарках, волейбол мужской и женский, особенно с большим удовольствием, женский пляжный. Бразильянок в бикини я воспел. Хоккей комментировал, причём как в зале, так и по телевидению.
– А самый экзотический комментарий можете вспомнить?
– В 1992 году я, будучи сотрудником канала «Россия», работал на Олимпийских играх в Барселоне. Тогда я специализировался исключительно на баскетболе. Обычно я комментировал матчи американской «Дрим Тим», они играли поздно. Я развёз коллег по домам в олимпийской деревне, а сам на свою голову поехал в Международный центр вещания, до моего эфира было ещё часов шесть. И тут произошло страшное. Надвигается дырка в эфире. Дали дополнительные 15 минут, которые нечем закрыть. Хоть чёрное поле ставь. Начальство думало-думало и решило показывать бадминтон. У нас там была заказана комментаторская позиция, кто играл, руководство совершенно не волновало. Да и соревнования проводились буквально за углом. «А кто будет работать?» – спрашивают. «Да вот же он, ни хрена не делает», – и на меня указывают.
– Сколько было до выхода в эфир?
– 18 минут, помню как сейчас. Получив распоряжения, побежал на место. Бадминтон… На пляже в Юрмале у меня была ракетка, а ветер постоянно уносил воланчик. Мчусь и думаю: «Сейчас обязательно кого-нибудь встречу, бог поможет». Вбегаю в зал. Спрашиваю у волонтёра, где находится моя комментаторская позиция. Он показывает. Понимаю, что мне будет хоть что-то видно, а следующий человек, которого встречаю, – Михаил Шапиро, мой однокурсник, на тот момент вице-президент Российской федерации бадминтона. Я к нему. «Мишка, – говорю, – расскажи хоть что-нибудь». И он мне поведал о деревне Бадминтон, где жили утки, из чьих перьев делали воланы.
– Неужели вы смогли эту историю на четверть часа растянуть?
– Мне достался второй сет мужского полуфинала между китайцами и индонезийцами. А я без опыта и азиатов в жизни не комментировал. В итоге непроизносимыми для меня оказались фамилии и тех, и других. И у меня 15 минут волан гоняли «китайские спортсмены» и «индонезийские бадминтонисты». Хорошо хоть ещё быстро понял, как ведётся счёт. Это был самый большой позор в моей комментаторской карьере. Причём эфир мы закрыли, когда сет был в разгаре, причём я успел попрощаться. То есть выглядело это совсем по-идиотски, но задание партии я выполнил.
Фото: Павел Ткачук, «Чемпионат»
«Я с родным братом не разговариваю с 1995 года, не здороваюсь, не замечаю его»
– А из зимних видов?
– На лыжах я не работал ни разу, но очень хотел бы. Комментировал, когда наш парень разбился на трёх трамплинах в Австрии. Был там, когда он головой вошёл в посадочную полосу. Комментировал шорт-трек, когда олимпийским чемпионом стал австралиец. Это ведь гениальная история. Я поехал на Олимпийские игры в Нагано со специализацией на санках и бобслее и попал в землетрясение на комментаторской позиции. Я думал: «Кто раскачивает трибуны, зрители?». Только японцы тогда поняли, что произошло, они ведь привыкли к землетрясениям. И заезды венесуэльской скелетонистки Игинии Боккаландро в Солт-Лейке, ставшей первой представительницей своей страны на Зимних играх. Она тогда перевернулась в жёлобе…
– Каким своим комментарием в баскетболе вы не довольны?
– Всеми. Я не люблю себя слушать. Иногда просто не хватает времени. Был случай, мне оплатили дорогу до Лас-Вегаса, сняли там жуткую гостиницу без бассейна и ресторана. Я жил в этой гостинице и комментировал по три матча чемпионата Америки в день. Это тяжело физически. И нет возможности себя переслушать. Помню, что там чуть не подрался с Борисом Беккером, причём мы в разных весовых категориях были.
– Из-за чего?
– А он к моей жене приставал, бабник несчастный, рыжий. Потом мы подружились. Он не знал, что она моя жена. На Олимпиадах я никогда себя не прослушивал, потому что режим – главное. Но когда я в Москве, я всегда себя слушаю и всегда думаю: «Здесь по-другому можно было сказать, здесь интереснее». Нет, я собой не горжусь. Иногда Лариска после студии меня встречает и говорит: «Это было гениально!» — и в ладоши хлопает, а я говорю: «Это только для тебя, любимая». Не всегда гениально, далеко не всегда.
– Как в случае с Павлом Коробковым?
– Да. Я долго извинялся потом. А вот в случае с Рыжиком до сих пор уверен в своей правоте. Я пересматривал эпизод несколько раз и до сих пор уверен, что не мог он – судья высокого уровня — не заметить того, что произошло на площадке, и наказать невиновного не имел права. У меня даже по ходу того репортажа проснулась мысль: «Может, он смотрел не в ту сторону?». Потому что после этого ему даже кто-то из ассистентов сказал, что имела место ошибка. Он начал ровнять, даже дал свистка в нашу сторону. А с «грибом» этим, понимаете, я с его отцом играл в одной команде и в сборной вооружённых сил. И с этим Грибом, Мухомором – как величали его папу, причём младший, Рыжик, шатен, а папа-то – рыжий, поэтому Мухомором был…
– Даже если вы уверены в своей правоте, почему не извинитесь ради мира?
– В этом отношении – я идиот. Я с родным братом-то не разговариваю с 1995 года, не здороваюсь, не замечаю его. Мне легче выбросить человека из своей жизни, чем идти на компромисс. И это не потому, что я такой правдолюб, нет. Просто когда ощущаю, что я прав, а человек, который меня раздражает, поступает не по-божески, не пойду я к нему.
– Но ведь вы верующий человек, должны уметь прощать…
– Для этого у меня воскресенье есть. Я хожу иногда в церковь, исповедуюсь о своих грехах. Гордыня – один из них. С другой стороны, а кто не грешен?
«Мне хорошо Юрий Розанов сказал: «А вы не ангажированы, когда болеете за ЦСКА в прямом эфире?»
– Супруга позволяет себе вас критиковать за репортажи?
– Она много лет отработала редактором на «НТВ-Плюс». Вот там она меня критиковала, а сейчас уже редко. Понимаете, невозможно всем нравиться. Если бы я всех слушал, бросил бы работу комментатора. Моими самыми злыми критиками были родители. Они никогда меня не хвалили, и этот приём мне до сих пор непонятен. Что касается критики вообще, то она должна быть конструктивной. Людей, которые меня ругают без конструктива, не слушаю, когда же говорят: «Вы сказали вот это, а надо было другое» – начинаю учиться. Я до сих пор люблю учиться.
– Беспристрастность – это миф для комментаторов и журналистов?
– Ребята, когда мы говорим о профессии спортивного комментатора на телевидении, мы всегда вводим градацию. Есть три вида репортажа: самый простой – не наши играют с не нашими, потом следующий – наши играют с не нашими, и самое сложное – это комментировать внутренние чемпионаты. Первые два репортажа не вызывают проблем и сомнений, позиция комментатора ясна и проста. Да, меня жутко раздражает Георгий Черданцев, но не потому что он орёт. Дмитрий Губерниев тоже орёт, но он же не раздражает. Он ангажирован. Мне хорошо Юрий Розанов сказал: «А вы не ангажированы, когда болеете за ЦСКА в прямом эфире?» И тут я понял, что ангажирован. Я ответил на вопрос?
– Усталость на Олимпиаде колоссальная. Приходилось во время эфира просыпать эфиры или дремать на рабочем месте?
– У меня был первый ночной репортаж, когда работал ещё на Шаболовке. Не поспал перед работой, эфир начинался в три часа ночи. Я уснул в большом перерыве. А редактор, который со мной был в паре, меня не разбудил. Проснулся спустя пару минут после начала третьей четверти с испугом. Тогда я был неопытный. После того случая – ни разу.
Были эпизоды, когда партнёр засыпал, вот это меня бесит, я в такой ситуации всегда бил. Ведь это работа, как можно. В этом отношении очень сложно приходится в командировках в страны, с которыми у нас большая разница во времени. Солт-Лейк Сити, Нагано – это же просто ужас. В 2000-м в Сиднее был интересный случай. Нам от начальства пришла весточка, что мы с работой не справляемся. Дело в том, что жителям Камчатки и Чукотки приходилось передач ждать чуть ли не больше суток, ведь у них на час меньше, чем в Австралии. И вот ради тех полутора зрителей мы создали дополнительную программу. Я спал по два часа в сутки, спасибо Ларисе, тогда я решил, что воздвигну ей памятник. Монтаж, озвучка, выпуск – всё это приходилось контролировать. У нас выходили и дневники Олимпиады, и куча других передач. Было столько дел, что мы работали в три смены без выходных.
И вот эту передачу на Дальний Восток мы снимали спозаранку: я, Кирюха Набутов и Олежка Жолобов. Работать, как вы понимаете, не хотелось, хотелось спать. Собирали нарезки соревнований за предыдущий день. И озвучивали прямо в эфире. Вот борьба. Её комментирую я. Остальные спят. 20 минут откомментировал, пошла гребля, это Кирюхина тема – я сплю. И так далее. В таком режиме мы жили по 3,5 часа в день. И всё на голом кофе, ведь поесть удавалось только после эфира.
Фото: Павел Ткачук, «Чемпионат»
«У меня нет, не было и не будет никогда такого напарника, как папа»
– К вопросу о тандеме. Нужен ли вам напарник?
– Ребят, вы хотите, чтобы я заплакал? Я не хочу. У меня нет, не было и не будет никогда такого партнёра, как папа. Мне сравнивать кого-то с отцом больно и неприятно. Когда вещатель настаивает на том, чтобы я выбрал себе напарника – я выбираю, знаю, кто меня не будет раздражать. Я могу даже отдать кому-то первого номера, а сам работать аналитиком. Так далеко мои амбиции не заходят.
В Рио, например, я комментирую весь волейбол. И классический, и пляжный. На классическом работаю с Борщом, дружил ещё с его папой. Мне с Пашкой комфортно. В таком сочетании буду вести эфир, а он – анализировать. Мы и в Лондоне так работали.
– Ну, это вы всё не про профильный вид спорта говорите…
– А что профильный? В баскетболе я всех кого можно перепробовал: Едешко, Тараканов, Кириленко со мной рядом сидели. Они работать первым номером не могут, они непрофессионалы. Мне ближе всего Серёга Тараканов, мы друзья по жизни, и наши взгляды на баскетбол во многом совпадают. Поэтому с ним – с удовольствием. Единственный минус – темп, у меня чуть быстрее, но это так, профессиональное.
Чемпионат Европы 1997 года я провёл с Едешко. Отработал и понял, что больше его не приглашу, слишком уж у нас разное восприятие баскетбола. Когда твой партнёр заставляет тебя спорить – это неправильно. Тогда наши играли под руководством Селихова, вот Едешко по Юрию Геннадьевичу от души прошёлся. Они же не любили друг друга, ещё с игроцких времён. Селихов Едешко называл деревней, Деревня его в ответ Гансом дразнил. И вот тогда-то Ваня оттянулся. Я слушал его тираду, и мне было неудобно. В жизни-то мы были на «ты», а в эфире, он всё-таки меня на девять лет старше, сказать: «Иван Иваныч, заткнись», я не мог.
Вот вам другой пример. НБА, матч «Бостона». У них есть конферансье – эксперт, сидящий по центру. Справа от него бывший тренер «Филадельфии» Фрэнк Лэйден. Справа – экс-игрок «Селтикс» Кейси Джонс. Ещё у них есть Шерил Миллер, девушка, которая умнее их всех вместе взятых, и корреспондент на другом конце площадки, имя которого я забыл. И вот что у них выходит – сказка, а не репортаж! Все справляются, умные вопросы, остроумные ответы. Никто не старается попасть атака в атаку. В репортаже такого уровня я готов принять участие даже корреспондентом у скамейки запасных, лишь бы оказаться частью этого шоу. Мы такое шоу пытались сделать на «НТВ-Плюс», закончилось всё тем, что Паша Занозин стоял под кольцом и задавал вопросы… Иными словами, к такому нужно готовиться. Эти команды нужно сыгрывать. Но это дорого. Невозможно выдернуть всех, кто нужен. И, опять же, даже у самых богатых каналов на это нет денег. Даже для футболистов.
«Если бы я не чувствовал себя лучшим баскетбольным комментатором, ушёл бы»
– Если бы завтра появилась возможность собрать команду лично под вас, кто бы из действующих комментаторов в ней оказался?
– Вид спорта?
– Баскетбол.
– Ну, Серёжа Тараканов определённо. Рома Скворцов, потому что он хорошо понимает баскетбол. И нужны два активных: Витька Шестопалов, скажем… Нам нужен ещё один, такой корреспондент на бровке. Пусть будет Паша Занозин, он меня не раздражает. Просто вопросы он задаёт, как бы это помягче… В конце концов, я бы ему сам вопросы написал! Да, это было бы замечательно. Но не с первого, а с третьего раза.
– Неужели ни одной девушки?
– Нет, не должно быть девушки в команде. Там должен быть специалист.
– Стало быть, таких девушек-журналисток у нас нет?
– Есть. Ира, как же её фамилия. В своё время она работала в «Советском спорте». Её имя записано в моей телефонной книге. Единственная девушка, которая разбирается в баскетболе и при этом очень сильный журналист. Она сейчас почему-то работает выпускающим редактором на Первом канале в дирекции информационных программ. Дневные новости делает.
– А как вам Илона Корстин?
– Она очень красивая девушка. И очень порядочный человек. Но как к комментатору какие к ней могут быть претензии? Она не профессионал. С ней можно было бы работать, учить её, если бы у неё на это было время.
– Был момент, когда вы хотели бросить свою работу?
– Китайцы говорят, что каждые 12 лет нужно всё в жизни начинать сначала. У меня был момент, когда я всё кардинально поменял. Пришёл на телевидение. Я работал внештатно с 1989 по 1995 год, потом стал трудиться на постоянной основе. И мне не надоело. Я люблю свою работу, мне по-прежнему интересно. Какие-то моменты доставляют мне удовлетворение. Рано или поздно придётся заканчивать, я прекрасно это понимаю. Даже задумываюсь об этом. Когда почувствую, что кому-то уступаю, что стал хуже, сразу уйду. Потому что, когда я бреюсь по утрам, вижу, что становлюсь всё старше и всё больше похож на папу.
По другой профессии я столяр-краснодеревщик. И в случае необходимости, наверное, мог бы себя и семью обеспечить. Восстанавливать всякую антикварную мебель, что хорошо оплачивается.
– Считаете ли вы себя лучшим в своём деле в баскетбольном мире?
– Нет, ребят, что вы. К сожалению, нет. Послушайте комментарии Дика Витале…
– Нет, речь исключительно о России.
– У нас? Да, конечно. Несомненно. Если бы я не чувствовал себя лучшим, ушёл бы. С другой стороны, я ко многим своим коллегам отношусь с симпатией. Я очень хочу, чтобы у Ромы Скворцова всё в жизни сложилось хорошо, у Витьки Шестопалова. Правда, есть и несколько человек, которым, будь моя воля, я бы пожизненно запретил комментировать баскетбол.
– Назовёте их фамилии?
– Не провоцируйте.
– Вы относитесь к тому типу людей, которые радуются успехам молодых коллег или которые с возрастом воспринимают их с возрастающей ревностью?
– Спокойно, не надо меня оскорблять. Я, слава богу, себя очень хорошо чувствую, несмотря на возраст в паспорте. У нас в семье вообще всем на удивление легко дряхлой старости удавалось избегать. Папина сестра, например, Лидия Яковлевна, которой на днях исполнилось 87 лет, выпивала со мной на свой день рождения. А какой она собеседник! Всё ещё преподаёт, знает все скандинавские языки. Сейчас у неё уже ноги не ходят, а раньше она подрабатывала экскурсоводом по Питеру. В детстве в Эрмитаж я ходил именно с тётей Лидой.
Ворчуны, конечно, есть всегда. Но мой пример про конструктивность критики действует во все стороны. Поэтому просто сидеть и брюзжать, что в наше время мыши были толще, а крысы бегали быстрее, – идиотизм. А если ты можешь адекватно покритиковать власть, систему или конкретного человека, значит, твоё серое вещество ещё не совсем серое.
– А вам хочется покритиковать власть?
– Да, хочется. Иногда даже очень.
Фото: Павел Ткачук, «Чемпионат»
«Не смогу забыть встреч с Примаковым на папиных днях рождениях»
– На какой возраст вы себя воспринимаете?
– Сложный вопрос. Папа, когда третий раз женился, сказал: «Мужчине столько лет, сколько лет его женщине». У него с женой было 40 лет разницы. Папа умирал молодым. Я ощущаю свой возраст. Но это не болевые ощущения или ощущения недомогания. Некоторые вещи я бросаюсь делать, как молодой, а некоторые – нет.
– Вам довелось пообщаться с огромным количеством людей. Какое знакомство, не из мира спорта, произвело на вас наибольшее впечатление?
– Я не сразу это понял. Мне от папы досталась не только фамилия и его враги. В наследство я получил самое главное – его друзей. Встречи на папином дне рождения с Евгением Примаковым не смогу забыть, они оставили неизгладимый след. Имел с ним две продолжительные беседы. Я к нему отношусь с преклонением. Мне очень приятно, что я могу сейчас пообщаться со многими другими папиными знакомыми и друзьями. Например, с Виталием Никитичем Игнатенко. Образец профессионализма в нашей журналистской профессии. Я от него очень многому научился. Могу похвастаться, что Виктор Фёдорович Мамай стал моим старшим другом. К сожалению, он не живёт в России, но когда я бываю в Берлине или он посещает Москву, мы обязательно встречаемся. Я смотрю на него и всякий раз думаю: «Какой же я идиот, что выбрал баскетбол, а не внешнюю экономику».
Что касается ребят из мира телевидения, то я с большой симпатией и уважением отношусь к Андрюше Малахову. Какое-то время мы работали вместе. Мне нравятся его человеческие качества. Люблю человека, безумно увлечённого баскетболом на любительском уровне, – Ваньку Урганта. Наши с ним беседы на лету – это, конечно, та ещё картина. Мне очень нравится общаться с Юрой Николаевым. Иногда вместе пьём кофе в Останкино.
– Говорят, у него очень тяжёлый характер, это правда?
– Не знаю. Я на себе не чувствовал. А у меня какой тогда характер? Мне с ним комфортно. И он не тяжёлый человек, а требовательный. И я такой же. Когда у меня выходили сольные программы, я левака не терпел. Контролировал даже монтажёра. На этом себе зрение посадил.
– То есть вы из тех людей, что контролируют процесс от и до?
– Когда-то очень давно, ещё на Шаболовке, режиссёр Максим Иванников научил меня планировать прямой эфир, то есть простыне: что должно быть в какой день готово, чтобы мне выйти в прямой эфир. Я этим способом пользуюсь до сих пор. Для небольшой спортивной передачи количество составляющих сокращается, но я всё равно расписываю их. Я не режиссёр, а автор-ведущий, но я для режиссёра и для монтажёров расписываю задание целиком. Я знаю, что контролирую я, а что – Лариса. Она как редактор очень въедливая, ой, она мозг съест у любого. Не дай бог, что-то не готово вовремя. А если не съест, так мне пожалуется, а я уже начну бить.
Когда на «НТВ-Плюс» выходила «Неделя НБА», а потом «Евролига с Гомельским», эти проекты делала одна команда. И когда ко мне подходили и предлагали взять кого-то со стороны, я не понимал зачем. 52 минуты эфира мы делали за 6,5 часа. Да, это тяжело, все бегут, кофе попить некогда, но это драйв. И когда получается хорошая программа, довольны все: от человека, который нажимает на кнопку запуска рекламы, до меня.
«Познер – лучший интервьюер страны, эталон манеры общения»
– Согласны с утверждением, что журналисту нельзя почивать на лаврах и нужно каждый день вновь доказывать свою состоятельность?
– Полностью согласен, только это не ограничивается журналистикой, это вообще в жизни так. Сделал что-то, добился, порадовался, молодец, пошёл дальше. Человек, который стоит на месте, неизбежно отстанет.
– Задавали ли вы себе вопрос, соответствуете ли вы своему отцу?
– Часто, и часто отвечал отрицательно. Папа поставил очень высокую планку. Я не сумел оправдать его надежд как игрок, не добился успеха на тренерском поприще. Единственное, в чём я преуспел, это комментаторская работа, и под конец жизни папа это признал. У меня дома хранятся его награды, в том числе олимпийское золото Сеула. Когда мне вручали орден, я вспоминал, что у папы их было шесть. Поэтому я не могу с ним мериться.
– Ну, всё-таки орден – результат субъективной оценки вашей деятельности. А что касается внутренних ощущений? Есть ли вещи, которыми гордитесь?
– Конечно есть. А иначе осталось бы только повеситься. Горжусь конечно. Но сравнивать себя с отцом я по-прежнему не могу, у него большой перевес.
– Владимира Познера часто называют лучшим интервьюером страны. Согласны с этим?
– Абсолютно. Я знаю, что это коллективная работа, но Владимир Владимирович для меня – эталон. Эталон манеры общения с любым собеседником. Он подготовлен, он не задаст нетактичный вопрос, он никогда не унижал гостя в эфире. И при этом он всегда сохраняет собственное мнение и достоинство, а сейчас в нашей стране это такая большая редкость. Я им восторгаюсь.
– Чья манера ведения диалога на современном телевидении вам тоже симпатична?
– Очень специфический диалог ведёт Ваня Ургант. И его манера меня не раздражает, наоборот, она мне нравится. Ещё более интересную манеру общения с гостями выбрал Андрей Малахов. Иногда мне хочется сделать ему замечание, но я воздерживаюсь, ведь мы друзья. Поэтому когда мне не нравится то, что происходит на экране, я переключаю канал. Да и вообще, я довольно редко смотрю телевизор. К Юле Меньшовой я отношусь с симпатией. Но её передачи я смотрю в зависимости от того, кто пришёл на эфир. А вот Познера по понедельникам я смотрю постоянно. Что-то я всё о Первом канале. А вот на ВГТРК я не могу назвать человека, который вызвал бы моё восхищение, воздержусь.
– В последние годы заявила о себе Ксения Собчак. Несколько раз она показывала, что может быть приличным интервьюером.
– Неприличным она может быть интервьюером. Она ведь, как сказать, выбрала свой стиль. Редко относится к собеседнику с симпатией, ей нужен скандал. Есть такое выражение в журналистике – чернуха. Вот она в жёлтой полосе, ближе к чёрной. Рад, что мне на моей должности не надо врать. И если сборная России проигрывает 0:3, мне не нужно всех вокруг убеждать, что наши одержали победу со счётом 1:0.
Я с огромным уважением отношусь к Анатолию Александровичу, был знаком с ним лично. Не поменял своего мнения и после его смерти. Что бы о нём ни писали или говорили, я основываюсь на своих личных воспоминаниях. Но Ксюша мне не нравится.
Фото: Павел Ткачук, «Чемпионат»
«Я, родившийся в Ленинграде и выросший в Риге, люблю Москву»
– Как вы попали в «Ледниковый период»?
– Руководство канала обратилось ко мне не столько с просьбой, сколько с приказанием. Для меня это был вызов. Я пришёл. Очень многих спортсменов знаю лично, а они – меня. Мне было легко влиться в процесс. А дальше я с каждой съёмкой всё больше уточнял своё задание. Примерно через полгода я понял, чего от меня ждёт руководство канала, что мне можно сказать. И вызов ведь не только для меня, но и для тех, кто первый раз в жизни на проекте надевал коньки. Их есть за что хвалить. И мне не надо комментировать их технику, мне надо их хвалить и сочувствовать. А я, кстати, тулуп-то от ритбергера отличить сумею, в отличие от многих. Если со мной рядом сидит человек, который разбирается в фигурном катании, моя задача облегчается вдвое. А уж за что похвалить – я не только найду, но и почувствую. Эти люди заслуживают доброго слова, ведь это страшно, особенно девчонкам-актрисам. Таня Навка падает и тут же вскакивает, Ира Слуцкая до сих пор себя без падений не обходится. А для этих – падение сродни катастрофе, ужасу. Молодцы они. Я бы с удовольствием отработал на программе ещё сезон.
– Есть ли телевизионное амплуа, в котором хотели бы себя попробовать?
– Да. Раньше был «Клуб телепутешествий», сейчас есть «Непутёвые заметки» с Димой Крыловым. Именно в этой области мне бы хотелось попробовать себя. Это ведь тоже своего рода репортаж. О том, куда именно мы зовём вас с собой пропутешествовать.
– Сколько вы стран объездили?
– Я не считал. В Европе не был… по-моему, только в Албании. По Африке попутешествовал, ещё будучи игроком. Восток Африки объездил весь. Хочу посетить Марокко, прочувствовать Марракеш. В Северной Америке был везде, в Южной – не был в Венесуэле и Боливии. В Азии много чего не видел.
– А в отпуск куда поедете?
– У нас всё спланировано. 21 августа закончится Олимпиада, 23 августа взяты билеты до Нью-Йорка. Одноклассник жены пригласил. Они с семьёй гостили у нас, а теперь наша очередь настала. Запланировали культурную программу. Я столько раз был в Нью-Йорке, но ни разу не заглянул ни в Музей Гуггенхайма, ни в «Метрополитен». Так что пойдём по музеям. Ещё нам обещали показать «Барклайс-Центр», я оттуда никогда не работал. После этого перелетим в Майами. Там у нас очень важное событие – едем крестить дочку друзей. Батюшка благословил, и мы с женой оба станем крёстными родителями, ведь обычно это запрещено. После этого отдохнём там девять дней. Надеюсь, будет не очень жарко, и я поплаваю.
– Как думаете, где вас застанет старость?
– Точно не дома. А вообще, столько мест, о которых я читал или слышал, что мне до конца жизни их всё равно не посетить!
– То есть нет такого места, где вы хотели бы пожить год-два в тишине и спокойствии?
– Есть. Москва. Я, родившийся в Ленинграде и выросший в Риге, люблю Москву и чувствую её своим городом. Мне здесь комфортно и уютно.