Фигурист Андрей Мозалёв, интервью: золото Олимпийских игр, программы под классику, Плющенко как кумир детства

Андрею Мозалёву всего 19 лет, но он уже успел съездить на Олимпийские игры и завоевать золотую медаль чемпионата Европы — правда, пока только малую, за победу в короткой программе.

Текущий сезон Андрей, как и все остальные российские фигуристы, проводит на внутренних стартах. Он упустил медаль национального чемпионата, но стал вторым на одном из этапов Гран-при России, а теперь готовится выступить в финале, который состоится 4-5 марта в Санкт-Петербурге.

Несмотря на международный бан, Мозалёв надеется выступить на Олимпийских играх и завоевать титул.

Фигурист побывал в гостях у подкаста «Чемпионата» «Ход коньком» и побеседовал с ведущими — олимпийской чемпионкой Екатериной Бобровой и комментатором Андреем Журанковым.

«Мне нравится на себя смотреть, пересматривать свои программы»

Андрей Журанков: Приходится много работать в этом сезоне?

Андрей Мозалёв: Даже не то что много… Скажу честно, немножко тяжело. Не знаю, с чем это связано. Может, после олимпийского сезона так. Приходится себя перебарывать каждый день, идти. Желание есть, но сил — так, не очень (улыбается). В Питере в январе у нас полдня было солнце — за весь январь.

Екатерина Боброва: Это правда непросто. Мне кажется, ещё моральная составляющая со всеми событиями… Но сейчас не будем об этом. У тебя было не так много интервью, и нам хотелось бы раскрыть тебя не только как фигуриста, но и как человека. Давай начнём сначала: как Андрей Мозалёв стал фигуристом?

Мозалёв: Мама очень любит фигурное катание и художественную гимнастику, у неё все было спланировано. У меня есть старшая сестра Лиза, ей недавно исполнилось 23. Мама её отправила на фигурное катание, а я ещё был маленький, и когда она отвозила сестру, то брала меня с собой. Одного маленького ребёнка дома же не оставить. И я сказал маме: «А когда я буду тренироваться?» Она решила, что тоже отдаст меня в фигурное катание, удобно возить вдвоём, забирать тоже. Так и получилось.

Журанков: Как это часто бывает, старший ребёнок закончил… Во сколько Лиза закончила?

Мозалёв: Ей было 15 или 16.

Боброва: У меня точно такая же ситуация — старшие сёстры «виноваты» тоже в этом всём (смеётся). Ты любишь фигурное катание?

Мозалёв: Я бы не катался, на самом деле, если бы не любил. Я бы уже давным-давно закончил.

Боброва: Знаешь, у меня есть много примеров олимпийских чемпионов, которые не любят фигурное катание. Просто по определённым причинам они дожимали в конце.

Мозалёв: Мне кажется, везде есть эти неприятные моменты. Монотонность тренировочного процесса, много неприятного. Но в общем и целом я люблю фигурное катание. Я люблю кататься, люблю выступать. И ради этого ощущения готов через всё пройти.

Журанков: Мы многим задавали этот вопрос — одни любят больше тренировочный процесс, другие — соревнования.

Мозалёв: Я, наоборот, соревнования люблю больше. Когда ты даришь эстетику зрителям и получаешь эту энергию обратно, это самое крутое.

Журанков: Когда ты ощутил, что оттуда тоже льётся?

Мозалёв: Так не вспомню… Наверное, лучше всего это было сейчас на Кубке Первого канала.

Журанков: Ты кайфанул?

Мозалёв: Я — да. Конечно.

Боброва: Для тебя это больше шоу или соревнования?

Мозалёв: Всё-таки каждое соревнование — это шоу для зрителя.

Журанков: А в этом году ты как почувствовал? Потому что в какой-то момент всё-таки зарубились команды.

Мозалёв: Катаешься за команду, и ты должен не подвести — это напрягает, работаешь на зрителя… Мне кажется, это что-то между.

Смотрите Кубок Первого канала по фигурному катанию в Okko.

Журанков: С юности все отмечали, что твой стиль катания, отличающий тебя от других, появился достаточно рано. Может быть, ты с этим не согласишься?

Мозалёв: Не соглашусь. Свой стиль есть, конечно, но я думаю, он появился не так давно. Каждый раз, когда я смотрю на себя, и, может быть, в позапрошлом году, с недавнего времени стал сам себе нравиться. Мне нравится на себя смотреть, пересматривать свои программы, это только недавно появилось.

Журанков: Только недавно стал доволен собой?

Мозалёв: Бывает, я смотрю — тут ногу не дотянул, тут бы хотелось по-другому сделать. В этом сезоне мне нравится, пересматриваю каждый раз свои программы.

Боброва: Какой твой самый запоминающийся, любимый прокат?

Мозалёв: Чаще всего я пересматриваю произвольную программу с юниорского чемпионата мира. Всё-таки я выиграл, обе программы хорошо откатал. Это меня заряжает.

Журанков: Ты помнишь всех, кого ты опередил? Всю сильнейшую разминку?

Мозалёв: Да, практически. Там были Кагияма, Сун Сато, по-моему, Грассль был тогда, Эндрю Торгашев. Ещё вроде бы был Селевко Саша, если не ошибаюсь.

Журанков: По юниорам ты тогда Кагияму обыграл.

Мозалёв: Да. Я его везде практически обыгрывал. Он меня обыграл только на юношеской Олимпиаде.

Боброва: Ты очень сильно отличаешься от многих своим коньком и катанием. Я всё-таки смотрю как танцорша и в некоторых моментах в восхищении. Как это пришло? Ты с детства занимался скольжением?

Мозалёв: Я очень много уделяю времени скольжению. Каждый день, каждую тренировку раскатка идёт минут 15, и потом ещё в конце тренировки тоже отрабатываем дорожки. По выходным у меня есть длинный лёд — половину тренировки занимаемся скольжением. Очень много времени этому уделяем, до этого ещё больше уделяли. Ещё когда работаю с хореографом на льду, стараюсь, помимо рук и ног, в полную силу отрабатывать, чтобы была хорошая общая картинка.

Журанков: Мне кажется, должна быть предрасположенность какая-то к этому, талант, нет? Ты считаешь, что ты это наработал?

Мозалёв: Самое сложное — соединить скольжение с прыжками в программе. Всегда, когда катаю на тренировке, катаю в полную силу. У нас есть мальчики помладше, они чисто от прыжка до прыжка доехать… Как-то мне сказали, что на тренировке нужно катать на 200 процентов. Поэтому всегда в полную силу делаю каждый шаг.

Боброва: Сколько тебе было лет, когда ты начал?

Мозалёв: Сначала я просто приходил на лёд, ещё не стоял на ногах, а меня уже хотели поставить на коньки. Мне было где-то 2,5 года, и я встал на коньки. В пять уже полноценно начал тренироваться в группе.

Боброва: С какого возраста ты занимался скольжением?

Мозалёв: Как перешёл к Кириллу Анатольевичу [Давыденко], мне было восемь. С того момента уже был тренер по скольжению, и я занимался.

Боброва: Мне кажется, это всё равно совокупность работоспособности, таланта, коленей и времени. Когда мальчики понимают: «Я решил, что мне нужно скользить» и начинают там в 20 лет… А когда это с шести-семи лет в совокупности, осознанно тренер и спортсмен понимают, что это нужно, проходит лет десять — и вот это скольжение и получается.

Журанков: Получается, в группе у Кирилла Давыденко ребята с детского возраста занимаются скольжением?

Мозалёв: Да, конечно.

Боброва: А «школу» катаете?

Журанков: Коляда нам рассказывал, что он катал ещё.

Мозалёв: Кирилл Анатольевич давал как-то несколько упражнений. Раньше мы чаще делали, а сейчас…

Журанков: Сейчас-то понятно, а вот в детстве тогда — в 9-10-11 лет?

Мозалёв: Да, он давал пару упражнений (улыбается).

Боброва: Ты об этом не хочешь вспоминать (смеётся).

Мозалёв: Да, как-то напряжно, сложно.

«Особо неинтересно смотреть международные соревнования»

Боброва: Откровенно говорю, что мне нравятся обе твоих постановки, хотя Андрей с начала сезона спорил со мной по поводу короткой программы. Я сразу видела огромный потенциал в короткой программе, произвольная — это нечто, мне кажется, на международном уровне это была бы одна из лучших постановок. Мы тут восхищались программой Сяо Хим Фа, видел её?

Мозалёв: Нет (улыбается).

Журанков: Вы тут сговорились игнорить международные соревнования?

Мозалёв: Да мне как-то особо неинтересно смотреть.

Журанков: В прошлом тоже не смотрел международные соревнования?

Мозалёв: Чаще смотрел, потому что выступал, участвовал там. За Гран-при я следил, кто какое место занял плюс-минус, а так, если честно, на других я редко смотрю.

Боброва: Какова твоя роль в постановках? Начиная с выбора музыки, участвуешь ли ты в принципе в постановке программы, предлагаешь?

Мозалёв: Конечно, на протяжении всей постановки я участвую. Всё-таки я же главное действующее лицо этой программы (улыбается). Из музыки тоже предлагаю своё. В этот раз вся музыка — от Кирилла Анатольевича, он предложил и короткую, и произвольную.

Журанков: Он любитель Led Zeppellin?

Мозалёв: Да.

Журанков: Понятно (улыбается). А я всё думал — откуда этот репертуар?

Мозалёв: Всё от Кирилла Анатольевича. Понятно, он меня спрашивает, нравится ли мне, потому что это самое главное. Если мне нравится, значит, можно считать, что наполовину программа удалась. Когда предложили Led Zeppelin, я сразу понял, что мне очень нравится. Для меня это что-то новое, раньше я не катался под такую музыку, я хотел попробовать. Нравится. Кайфую.

Журанков: Альбом наполовину прослушал?

Мозалёв: Весь прослушал. Когда Кирилл Анатольевич предложил, я прослушал весь. Первая часть программы — это моё предложение, он согласился со мной.

Журанков: Стал слушать Led Zeppelin или другую рок-классику после этого?

Мозалёв: После этого мне больше начал нравиться рок, больше стал слушать его.

Боброва: Как ты подходишь к выбору музыки?

Мозалёв: Я никогда специально не слушаю музыку, чтобы принципиально к программе подбирать. Это случайность — слушаю, ставлю, чтобы всё вперемешку было, попадается какая-нибудь музыка, и я представляю в голове, как буду под неё кататься на льду. Если это складывается гармонично, то я предлагаю Кириллу Анатольевичу, а там уже как он согласится или нет.

Боброва: Ты согласен, что не вся музыка, которая звучит в машине или дома, также одинаково классно звучит на льду?

Мозалёв: Конечно.

Журанков: Вот предложили соединить две музыкальные темы. Соединили. Как ты для себя определил, что ты катаешь?

Мозалёв: Там по тексту поют про любовь (улыбается). Честно, мы не определяли образ, просто танцую под неё.

Боброва: Для тебя не стоит во главе угла придумать что-то, о чём программа, о чём ты катаешь, чтобы понимать, зачем здесь эта рука, почему здесь поворот головы?

Мозалёв: В произвольной есть своя история, а здесь всё свободно.

Боброва: А есть какая-то программа или музыка, под которую ты бы очень хотел откатать? Возможно, она какая-то заезженная или на льду не звучит. Кстати, такое тоже может быть. Ты слушаешь в машине — всё классно, хочу под неё кататься. А потом выходишь на лёд, и музыка проваливается. Но музыка-то всё равно классная. Есть такие? Или, может, «Кармен», «Лунная соната» — я всегда накидываю такие стандартные, потому что это классная музыка, она сильная, всегда вдохновляет, на льду классно играет. Вот просто иди и ставь, но просто все уже откатали и перекатали всё это.

Мозалёв: У меня есть одна музыка, под которую я хочу поставить. Я раньше под неё катался, у меня была программа под неё. Но я хочу повторить ещё раз и хочу сделать её в разы лучше, чем было.

Журанков: Ты не будешь, да, говорить, что это за программа?

Мозалёв: Нет (смеётся).

Боброва: Это было очень давно или не так давно?

Мозалёв: Это было, наверное, лет шесть назад уже.

Боброва: А мне нравится этот подход: классно. Понятно, что ты на данный момент спустя шесть лет совершенно по-другому можешь кататься и катаешься. И, естественно, понимаешь: «Блин, мне так нравится эта музыка. Почему бы не поставить новую программу под ту же музыку, потому что я могу круче?» Это же классно на самом деле.

Журанков: Я недавно задавался этим вопросом. Потому что, когда просматриваешь историю программ фигуристов, такое ощущение, что нельзя повторяться. А он/она там где-то в 14 лет скатал что-то, музыка классная, но в 14 лет было рано катать эту тему. Так возьми в 20, и у тебя будет совершенно иное восприятие. Правильно?

Мозалёв: Да.

Боброва: Прикольно. Будем ждать эту программу, правда.

Журанков: Это интересно, кстати.

Боброва: Я об этом никогда не задумывалась.

Журанков: А у тебя этот прокат есть в записи?

Мозалёв: Конечно.

Журанков: Так, ладно, понятно.

Боброва: Я чувствую, нам потом в комментарии набегут с вариантами, какая это будет музыка.

Журанков: Зря Андрей сказал про шесть лет.

Мозалёв: Я же примерно сказал, сам точно не помню.

Боброва: То есть плюс-минус: четыре и восемь — ищите.

«Сказали подойти к рефери, а судьи все сидят в ряд, и я не понимаю, кто из них кто»

Журанков: Коллеги просили задать этот вопрос. У тебя был очень классный показательный номер от Авербуха и Масленниковой «Старая солдатская песня». Как вы к этому номеру пришли, как он появился и твоё отношение к нему?

Мозалёв: Авербух с Масленниковой ставили мне произвольную программу, которую я сейчас катаю, и это было как раз перед шоу к 9 Мая, тоже военная тема. И он прислал нам музыку, сказал, что нужно под неё поставить показательный номер. Мы примерно с ним накидали шаги, план, как это будет, и уже с моим хореографом Денисом Луниным доработали её. Так появился этот показательный.

Боброва: Понятное дело, что это всё непросто, но, согласись, шоу было у нас потрясающее в Питере. Я смотрела.

Мозалёв: Да, получил невероятный кайф от этого.

Боброва: Я плакала, у меня был номер в самом начале, специально выходила смотрела. Я плакала реально на каждом номере. Там же ещё читали письма, и дети выходили.

Журанков: Ты расскажи хотя бы, про что вы. Может, не все в курсе.

Боброва: 80 лет прорыва Блокады Ленинграда. Значит, у нас большая сцена в «Ледовом дворце», хор был, потрясающие певцы, гуру и Женечка, которые читали стихи. То есть она отправила своего молодого человека на войну, читала письма, детям читала сказки на ночь. В общем, там дети у нас тоже участвовали: как катались, так и выходили читать стихи. Честно, детей нельзя использовать для этого, потому что это самая болевая точка. И всё это под симфонический оркестр, и каждый номер просто до дрожи. Каждый фигурист эти все старые песни воспринимает по-своему, передаёт свои эмоции. У нас были и молодые совсем фигуристы, и более опытные, которые много лет назад закончили с фигурным катанием, и каждый передавал свои эмоции. Это просто в самое сердечко было, спасибо Илье за такое шоу. Большая честь с таким шоу выступать, потому что это память, каждый год должны вспоминать этих людей.

Ну, ладно. На Гран-при в Самаре у тебя произошла очень обидная ситуация, редко такое бывает. На моей памяти это было только два раза во всей мировой истории, которую я помню. У тебя то ли шнурок порвался, то ли отскочил…

Мозалёв: У меня шнурок соскочил с крючка. У нас была шестиминутка, я вышел после неё, снял коньки, немножко попрыгал, опять начал надевать и не заметил, что не до конца шнурок зашёл в крючок. Шнурок достаточно толстый, а крючок маленький, не до конца туда попал, и на самом первом прыжке он у меня слетел.

Боброва: Что ты почувствовал в этот момент? Какие мысли вообще были?

Мозалёв: Сначала ничего не понял. Я хотел дальше поехать и понял, что у меня нога проваливается. Я сразу говорю, что у меня что-то с коньком непонятное, я же тоже не знал — что. Самое неприятное, если бы он порвался, конечно. Но шнурок просто слетел, я перевязал спокойно и поехал дальше.

Боброва: Ты чётко знал, что нужно делать в этой ситуации?

Журанков: Вспомнил правила вообще?

Мозалёв: Конечно, что нужно подойти. Но для меня это всё равно впервые, поэтому немножко растерялся. Мне сказали подойти к рефери, а судьи все сидят в ряд, и я не понимаю, кто из них кто.

Журанков: И как ты понял, кто рефери?

Мозалёв: Он встал с секундомером, понятно было. Он сказал, что у меня есть три минуты, и я спокойно перевязал. Ну, как спокойно? Немножко нервничал, но перевязал и дальше поехал.

Боброва: Тебе тренер успел что-то сказать в этот момент?

Мозалёв: Да, я стоял как раз перевязывал рядом с ним. Он сказал: «Не спеши, спокойно завязывай, у тебя есть время».

Журанков: Ну, как бы да: уже дедакшены будут и будут. Правила нужно знать, в этом-то нюанс.

Смотрите Гран-при России по фигурному катанию в Okko.

Боброва: С какими мыслями ты дальше ехал? Ты сразу понял, что нужно, конечно, катать хорошо, но я уже улетел далеко или как?

Мозалёв: Я очень расстроился, конечно, за первый элемент. У меня был сальхов четверной. Потому что я его по факту сделал, и сделал хорошо, и на приземлении уже делал выезд, у меня конёк проваливается, нога проваливается, я падаю и очень расстроился. Понял, что мне нужно дальше всё делать, просто чтобы не улететь далеко.

Журанков: А вообще ты особенно внутри программы, если мы говорим про произвольную в четыре минуты… Просто если брать этот сезон, такое ощущение, что где-то в середине программы ты раз — и то ли силы теряешь, как будто что-то перестаёт получаться. Есть такой момент в этом сезоне?

Мозалёв: Да, бывает у меня такое в этом сезоне, что ко второй половине немножко ноги садятся и тяжело уже. Но сейчас к финалу Гран-при я это исправляю, исправлю так сказать.

Боброва: Возвращаясь к шнурку. Последний про шнурок вопрос. Просто такие немелочи зрителям хочется объяснить. После этой ситуации ты как-то по-другому подходишь к шнуровке коньков? Может, скотч используешь: у нас так часто раньше делали.

Мозалёв: Да, я и так использовал до этого скотч, но почему-то перестал. Подумал, что мне неудобно с ним кататься, ещё что-то. Сейчас опять начал с ним кататься, чтобы на всякий случай таких ситуаций больше не было (смеётся).

Боброва: А вообще были ещё какие-то курьёзные случаи на соревнованиях? Забывал коньки/костюмы, музыка выключалась, зрители раньше времени игрушки кидали?

Мозалёв: Музыку не ту включали, я помню, пару раз такое было. Не мою просто. Понятно, что иногда я забывал музыку на соревнования, но это сейчас не такая проблема.

Боброва: Раньше по два диска у спортсмена, у тренера, у родителя, если он тоже ещё едет. Я помню то время. Ты, наверное, не застал.

Мозалёв: Почему? Было такое, я помню.

Боброва: Не такой уж я и маленький, не такая я уж старая (смеётся).

Журанков: Ты веришь в приметы?

Мозалёв: В некоторые верю, но стараюсь меньше думать об этом. Зачем лишний раз загоняться, загонять себя в какие-то рамки.

Боброва: А у тебя есть какие-то определённые традиции перед стартом? Вот ты всегда это делаешь: например, песню определённую слушаешь либо с левой ноги встаёшь на старт, выходишь на лёд с какой-то ноги. Есть такое?

Мозалёв: Таких нет, просто есть определённый распорядок дня, когда выступаю. Когда встаю, куда иду — больше такого плана.

Журанков: То есть это какой-то особый распорядок у тебя, получается?

Мозалёв: Соревнования просто часто в одно и то же время проходят, и уже сложилось так, что я встаю, завтракаю, собираюсь, еду на тренировку. Стараюсь соблюдать.

Журанков: И ты ни с кем стараешься не общаться?

Мозалёв: Нет, почему?

Боброва: То есть ты нормально общаешься, не закрываешься?

Мозалёв: Нет, просто стараюсь не думать никогда о том, что у меня соревнования, потому что только больше загоняюсь и больше переживаю, больше из-за этого зажимы идут, прыжки не получаются. Лучше более свободно подходить к этому.

Боброва: Есть какой-то определённый плейлист на соревнованиях?

Мозалёв: Нет.

Боброва: Просто что играет, то играет, да? Своя любимая музыка.

Мозалёв: Да.

Боброва: Понятно. А в машине ты чаще слушаешь свою музыку или радио?

Мозалёв: Только свою.

Боброва: А, вот так, хорошо!

Мозалёв: Я не могу слушать радио.

Боброва: Потому что много болтает или твою музыку не включают?

Мозалёв: Мою музыку не включают.

Журанков: А твоя музыка какая?

Боброва: Я тоже только хотела сказать, потому что, мне кажется, так много радио существует. Абсолютно разных направлений.

Мозалёв: Просто я слушаю очень разную музыку разного жанра, а в радио чаще всего только одного плана есть.

Журанков: Тебе приходилось бы переключаться.

Боброва: Я так периодически делаю. В последнее время тоже свою музыку в основном включаю.

Журанков: Говоришь, разного жанра. Можешь хоть один назвать?

Боброва: 90-е, «Руки Вверх!» там?

Мозалёв: На самом деле всё могу слушать. Что попадётся мне в добавленное, очень много музыки у меня, то и слушаю. Я же не просто так её добавил.

Журанков: Объясните мне, товарищи фигуристы: это требование вашей профессии, что вам нужно слушать много музыки или всё-таки ты действительно меломан? Вот если бы тебе не надо было для фигурного катания, ты бы слушал столько музыки?

Мозалёв: Я думаю, да. Мне нравится слушать музыку.

Журанков: Понятно.

Мозалёв: У меня каждый жанр с чем-то ассоциируется с моей жизнью.

Журанков: Например, это как?

Мозалёв: Или определённая песня с определённым жизненным воспоминанием.

Боброва: Он сейчас об этом сказал, ты об этом сказал: у меня точно так же. Я его прекрасно понимаю.

Журанков: Объясните мне.

Боброва: У меня есть определённые песни, в которых я сразу уплываю туда, с кем или чем у меня ассоциируется песня. У меня есть песня, которая ассоциируется с первыми сборами ещё по одиночному катанию. Есть музыка, которая ассоциируется с Олимпийскими играми 2010 года, потому что там был один русскоязычный диск, и только его постоянно включали на сборах всю неделю.

Журанков: У тебя тоже какие-то ассоциации?

Мозалёв: Да, флешбэки.

Журанков: Это психология якорения называется.

Боброва: Называй как хочешь, а музыка нам нравится.

Журанков: Я рад за вас, дорогие фигуристы-меломаны. Скажи, ты уже на следующий сезон подыскиваешь музыку или Кирилл Анатольевич этим занимается?

Мозалёв: Кирилл Анатольевич, да.

Журнаков: Вы ищете музыку на новый сезон. Что у вас ещё на старых винилах сохранилось, кроме Led Zeppelin?

Мозалёв: Нет, просто у него появились некоторые идеи, поэтому он пока этим занимается. Я пока не лезу.

Журанков: У тебя, получается, взаимоотношения с тренером такие классические, правильные, и тренер — человек, который знает всё, руководит целиком процессом, а ты ему полностью доверяешь. Да? Я к чему: насколько ты вкладываешься в этот процесс по мере взросления?

Мозалёв: Он моё мнение тоже учитывает. У нас это наша совместная работа. И я тоже вкладываю, и он вкладывается, и вся наша команда. Лунин, Игорь Кощеев — мой второй хореограф. Все имеют свою точку зрения.

Журанков: То есть успешные постановки Андрея Мозалёва последние два сезона — это вся ваша команда.

Мозалёв: Вся наша команда абсолютно. И приглашённые специалисты, как Авербух с Масленниковой. Когда они ставили, все присутствовали на льду, все что-то вкладывали в эту программу.

Боброва: Это очень хороший подход, мне кажется. Тебе было бы интересно дальше работать с Ильёй? Тебе понравилось его видение?

Мозалёв: Да.

Боброва: С каким постановщиком ещё бы хотел поработать? Сейчас Анжела Крылова многим ставит, Саша Жулин хорошо ставит. Это я просто предположила так.

Журанков: Я бы на самом деле тактичнее задал вопрос, извини. А сотрудничество с какими ещё хореографами вы с твоими тренерами обсуждали?

Мозалёв: Если прям обсуждали, я не скажу. А так я сам от себя скажу: хочу поработать с одним человеком, думаю, вы поймёте, если я вам скажу, что мы были вместе на Олимпиаде в одной команде.

Боброва: Сейчас, подожди.

Журанков: В смысле в одной команде на Олимпиаде?

Мозалёв: Ну, как за ROC.

Боброва: Но я-то поняла, но зрители: догадайтесь сами, поиграйте в игру. Так вот. Твой тренер говорил о планах и освоении новых четверных. Какие у тебя есть в арсенале и какие вы сейчас ещё учите к следующему сезону, может, на финале Гран-при ты что-то уже попробуешь?

Мозалёв: Пусть это будет секретом, я не люблю раскрывать раньше времени.

Журанков: Просто я могу сказать, откуда это: из разговора с Кириллом Анатольевичем Давыденко. В Москве во время контрольных прокатов он мне сказал, что сегодняшнее мужское катание требует двух четверных, требует владения тремя.

Мозалёв: Ну, я прыгаю четверной флип, поэтому пока просто прыгаю. А там думайте сами.

«Поехал на Олимпиаду не бороться за первые места, а просто получить удовольствие»

Боброва: Не будем тебя давить, поэтому вопрос. Подготовка к Олимпийским играм 2022 года, ты занимаешь третье место на чемпионате России.

Мозалёв: Изначально я в олимпийскую сборную попал, а потом Женя вместо Миши.

Боброва: А, да? А мне почему-то казалось, что наоборот, я так возмущалась.

Мозалёв: Сначала вместо меня Женька поехал на Европу. Миша оттуда снялся, я поехал. Я буквально за день до отъезда узнал.

Журанков: Европа: удачная-неудачная, твои вообще ощущения после той Европы?

Мозалёв: Наполовину. Короткая была тогда хорошая, но в произвольной что-то сильно переживал, сам не знаю почему. Мысли дурацкие, загнался. Произвольную не очень хорошо откатал.

Журанков: А ты после короткой был первый?

Мозалёв: Первый, да.

Журанков: Это то, что Марк Кондратюк всё время вспоминает. Сейчас просто Европу комментировали вместе и обсуждали, и про Европу говорим успешную, и Марк говорит: «Я после короткой был вторым, мне было легче, но мы все стояли в сотых».

Мозалёв: У нас у троих было по 99.

Журанков: Да, по 99 и там только разница в десятых была. Ты был по этим десятым первым.

Боброва: Малая золотая медаль.

Журанков: И чего? Ну, малая где-то лежит.

Мозалёв: Малая лежит дома на полочке.

Журанков: На видном месте или не видном месте?

Мозалёв: На видном месте.

Журанков: Хорошо. И что произошло перед произвольной? Загнался, как говоришь?

Мозалёв: Да, начал о чём-то лишнем думать зачем-то и зажался, ничего не получалось тогда. Плохо откатал тогда произвольную.

Журанков: И твои ощущения после чемпионата Европы: «Без Олимпиады я»?

Мозалёв: Нет, почему. Я понимал, что всё-таки решалось между мной и Женькой, кто поедет. Тогда я его обыграл, и мне сказали, что я поеду. Я сказал: «Ну, хотя бы это я сделал». Не стал первым, но хотя бы поеду на Олимпиаду.

Боброва: Олимпиада для спортсмена, сколько бы ты ни выступал на чемпионатах Европы и мира, Олимпийские игры — это совершенно что-то другое. Опиши свои Олимпийские игры, эмоции, что ты там делал: кайфовал, боялся, переживал?

Мозалёв: Ну, особо не боялся. Понятно было, что я поехал туда не бороться за первые места, а просто получить удовольствие от этой Олимпиады, как первый опыт, почувствовать, что такое Олимпиада. Для меня это было просто что-то невероятное, когда мы приехали в Олимпийскую деревню.

Журанков: И когда ты сдал тест в Китае.

Мозалёв: Это был самый ужасный тест за всё это время. Мы ещё долго ждали, нам нельзя было выходить. Там квартиры были, нельзя было выйти, пока не придут результаты дурацкие. Уже всем пришло, а мы хотим кушать, но не можем выйти даже никуда.

Журанков: А кто мы?

Мозалёв: Мы с ребятами жили вместе. Я, Женя, Марк на квартире.

Журанков: Получается, что ваши результаты не приходили?

Мозалёв: Да. У всей команды.

Журанков: Сколько вы ждали?

Мозалёв: Не помню, честно. Часов восемь.

Боброва: И вам нельзя было поесть всё это время?

Мозалёв: Нам принесли ланч какой-то, но такое себе. В принципе, еда была не очень в Пекине.

Журанков: Вы жили втроём, а как же ощущение конкуренции внутри?

Мозалёв: Мы были как одна команда тогда. Мы же за одну сборную катаемся. Друг друга поддерживали, всё-таки мы все были в первый раз на Олимпиаде.

Журанков: Ну да, вы все дебютировали. Ну и как? Когда Марк катал в команднике, что вы делали с Женей?

Мозалёв: Мы болели. Я ходил, сидел на диванчике в боксе.

Журанков: Помнишь, как Кондратюк короткую откатал?

Мозалёв: Конечно. Нервно.

Журанков: Такое ощущение, что его трясло и всех остальных тоже.

Мозалёв: Да.

Боброва: Ты сильно изменился после Олимпиады?

Мозалёв: Поменялись подходы, но в целом я себя так не могу оценивать. Это должны делать окружающие.

Боброва: Ты не можешь сказать, что до Олимпиады был один, а после стал другой?

Мозалёв: Нет, не могу.

Боброва: Мечты и цели для тебя — это одно и то же?

Мозалёв: Да.

Боброва: Есть мечта?

Мозалёв: Есть цель. Мои мечты из детства сейчас стали моими целями. Есть определённый путь, который я проложил у себя в голове, и теперь я по нему иду.

Боброва: А были мечты, которые не превратились в цели? Не связанные с фигурным катанием.

Мозалёв: Фигурное катание — это моя жизнь, кроме него, у меня мало что есть.

Боброва: Этот сезон, да и прошлый были непростыми, и всё же как ты себя мотивируешь?

Мозалёв: Моя цель — олимпийское золото. До Олимпиады есть три года, я понимаю, что это не очень много, надо ещё много чего сделать и надо действовать сейчас. Вчера надо было начать.

Журанков: Так ты вчера и начал, когда выиграл юниорский чемпионат мира. Позавчера.

Боброва: Позавчера он выиграл ЮЧМ, вчера поехал на первую Олимпиаду, а завтра… У нас странная ситуация, но есть тенденция, что в МОК не против участия спортсменов с российскими и белорусскими паспортами, но под эгидой МОК, без имени, бесполое выступление. Будешь в таком случае отбираться?

Мозалёв: Конечно. Моя цель — олимпийское золото, повторюсь, всё остальное второстепенно.

Журанков: Короткую мы обсудили, а вот произвольную… Будешь оставлять её на второй год?

Мозалёв: Я каждую тренировку катаю её и думаю. Она мне очень нравится, получаю колоссальное удовольствие. Оставить желание есть.

Журанков: А как эта идея с глазом появилась? Ты говорил: работала вся команда.

Мозалёв: Эта идея Ильи [Авербуха], музыку Кирилл Анатольевич предложил.

Журанков: А костюм как рождался?

Мозалёв: Портниха моя всё нарисовала, сделала эскизы, выбирали.

Боброва: Мне нравится в этой программе, что акцент идёт на одну руку, но вторую ты не бросаешь. Когда программу оставляют на второй сезон, её хотят довести до идеала, но бывает так, что уже виден её потолок, кажется, что спортсмен сделал шаг назад, перестал развиваться, тебя это не пугает?

Мозалёв: У меня была одна программа, которую мы оставили ещё на один год, а потом поменяли в середине сезона, потому что поднадоело и было уже неинтересно кататься. Как раз это был олимпийский сезон. С этой программой не знаю, произойдёт ли это. Она мне нравится, кататься легко. Я знаю, как я выгляжу со стороны, и получаю удовольствие от того, как я передаю движения, демонстрирую пластику.

«На льду мы соперники, а вне его мы друзья»

Боброва: Насколько тебе сложно общаться с прессой?

Мозалёв: После выступлений тяжело говорить, потому что выкладываешься на полную, но я стал это делать, потому что понимаю, что неудачный прокат — это не конец жизни. Я иду к цели, а это опыт, вот как на этапе Гран-при в Самаре было.

Боброва: По моему мнению, есть два типа спортсменов, которые готовы тренироваться, соревноваться, пока, не дай бог, не получат травму и закончат. Катаются до сорока, только дайте время. И есть те, кто выигрывает определённые этапы, а дальше идёт заколачивать деньги в шоу. Ты к какому виду спортсменов относишься?

Мозалёв: Пока здоровье позволяет и есть смысл в том, что я выступаю, всё-таки новое поколение подрастает, я буду кататься.

Боброва: Смысл в том, чтобы продолжать быть конкурентоспособным?

Мозалёв: Да. Новое поколение… Молодым тоже надо давать дорогу.

Журанков: А ты себя ощущаешь молодым спортсменом или?..

Мозалёв: Опытным. Не то чтобы старым, а с небольшим опытом.

Журанков: Родные успели стать поклонниками фигурного катания?

Мозалёв: А они были ими и до этого. Сестра каталась. Просто я редко в Санкт-Петербурге выступаю, но на финал Гран-при они придут. Только папа не смотрит, по телевизору только. Мама любит посмотреть. Говорит: «Я редко тебя вживую вижу, поэтому приду посмотреть».

Боброва: Возвращаясь к шоу, сейчас идёт популяризация фигурного катания. То есть ты можешь не выиграть Олимпийские игры, но быть очень популярным в России и даже в мире, но для этого нужно общаться с прессой, потому что это статьи, репортажи. Это часть работы фигуриста, как ты думаешь?

Мозалёв: Согласен, это не только пресса, но и соцсети. Их надо поддерживать, это связь с фанатами, им же интересно узнавать про меня что-то.

Боброва: Что самое крутое тебе подарили фанаты?

Мозалёв: Последнее, что помню, это большое сердце на КПК, после короткой кинули, потом четыре маленьких девочки несли его. Если бы я забирал каждую игрушку, то не мог бы зайти в дом.

Боброва: Ты работаешь с психологом?

Мозалёв: Да.

Журанков: В Питере работают с психологами.

Боброва: И правильно делают.

Журанков: Ещё вопрос: как в мужском одиночном катании при такой высокой конкуренции у фигуристов складываются такие тёплые отношения?

Мозалёв: На льду мы соперники, а вне его мы друзья. Мы просто разделяем это. Я общаюсь со всеми. Когда мы видимся, мы общаемся, не прям лучшие друзья, но зла друг на друга никто не держит.

Журанков: Возобновляем нашу постоянную рубрику. Что бы ты посоветовал посмотреть любителям фигурного катания? Может, программу, определённый прокат…

Мозалёв: Помню, смотрел Олимпиаду 2014 года в Сочи, первый раз тогда увидел Ханю, короткую программу, и она запомнилась на всю жизнь. Иногда пересматриваю её.

Журанков: Любимые фигуристы с детства были?

Мозалёв: Всегда был любимым Плющенко, часто его пересматривал раньше. Ещё мотивировала борьба Плющенко и Ягудина, заряжала.