Сколько их осталось – олимпийских чемпионов Мельбурна-56? Симонян, Парамонов, Иванов, Исаев, Ильин, Беляев. Да Борис Разинский, самый молодой из этой компании. Личность уникальная и легендарная.
Единственный футболист, который на чемпионатах Советского Союза играл в качестве и вратаря, и форварда. На золотой для нашей сборной Олимпиаде он провел один матч, в остальных же был дублером Яшина. За год до этого, в 1955-м, завоевал с ЦСКА Кубок СССР. Кроме того, успел поиграть и в «Спартаке», и в киевском «Динамо».
За армейцев он отметился двумя голами с пенальти, став лучшим бомбардиром среди вратарей высшей лиги. Ведь в советском футболе не было своих Чилавертов и Рожерио Сени. Позже, оказавшись играющим тренером липецкого «Металлурга», который выступал в классе «Б», Разинский переквалифицировался в нападающего и наколотил за сезон 19 мячей! Анзор Кавазашвили, сам в прошлом блистательный вратарь, говорил о нем с восхищением: «Для Бориса не существовало понятия „мертвый мяч“. Он настолько прыгуч, что мог отбить мяч, летящий в „девятку“, находясь даже в противоположном углу!» Сейчас Борису Давидовичу 77 лет. Ходит с палочкой, но жизни в этом старике больше, чем в любом молодом. Видели бы вы, как горят его глаза! И с юмором тоже порядок.
— Не разучились радоваться жизни, Борис Давидович?
— Что вы, радоваться надо каждому дню! Особенно в моем возрасте. Проснулся, посмотрел в зеркало: «А я еще жив». Я дружу с Владимиром Зельдиным, потрясающим актером и болельщиком ЦСКА. Ему 96, но в какой он форме! До сих пор играет пять спектаклей! Однажды спросил его: как же дотянуть до такого возраста? Отвечает: «Главное, определись, к какой медицинской группе себя относишь. Их всего две. Первая группа называется „п… ц“. Лечись ты, не лечись – бесполезное дело. Вторая группа — „х… я“. Само пройдет».
— Вы себя ко второй отнесли?
— Конечно! Когда на 75-летие устроили матч ветеранов, я натянул перчатки и встал в ворота. А до этого кроссы каждый день бегал. Правда, сейчас, увы, не до них. Одолели-таки старые болячки. Тазобедренный сустав от нагрузок начал разрушаться. Теперь с палкой хожу. Из-за этого дачу в Тульской области пришлось продать. Раньше-то с женой много времени там проводили. Помните Володю Дорофеева, нападающего ЦСКА 70-х? Он сам из тех мест, работал в администрации и помог нам с покупкой дачи. Но сейчас с женой ее уже не тянем. Прежде-то выходил, брал лопату и чистил снег. Мне это даже было в удовольствие. А сейчас какая лопата…
— Машину тоже не водите?
— Вот за рулем нормально себя чувствую, у меня маленькая «Фольксваген Джетта». Только ездить некуда. Живу в Коньково, а к дочке до Теплого Стана быстрее пешком дойти.
— За последнее время много ваших товарищей ушло. Чью смерть особенно тяжело переживали?
— Последний раз был на похоронах Володи Федотова два с лишним года назад. А больше не ходил – ни к Вале Ивакину, ни к Володе Маслаченко, ни к Вале Емышеву. Просто душевных сил не хватает. Если б можно было чем-то помочь. А так…
***
— Ваш отец – летчик. Его жизнь полна была подвигов и приключений?
— Папа был летчиком-истребителем на самолете И-16, тупорылом таком. Начинал ведомым в звене у Анатолия Серова. Это знаменитый ас. Его жена, актриса Валентина Серова, позже ушла к Константину Симонову. Отец получил орден Боевого Красного Знамени за бои на Холхинголе, а в Великую Отечественную – орден Ленина. Сначала воевал в истребительной авиации, затем в разведке, занимался аэрофотосъемкой. С фронта вернулся живым и здоровым. Проклятая война настигла отца через десятилетия. Уже на склоне лет пришлось ампутировать ногу, но и это его не спасло… А мы с мамой войну провели в эвакуации.
— Где?
— В городке Болотное, что в 120 километрах от Новосибирска. Мать захватила с собой отцовские отрезы, вещи какие-то. Там все выменяла на корову. Она во время войны нас от голода и уберегла. Огородик свой был. Дом топить было нечем, так я собирал уголь вдоль железной дороги. Либо с вагонов воровал. А осенью 1944-го решил на фронт убежать.
— В 11 лет?!
— Представьте себе. Забрался в поезд и – вперед. До Свердловска доехал. Там уж сам был готов сдаться. Замерз страшно. Стою грязный и оборванный, плачу. Подходит патруль: «Кто такой? Откуда?» Сразу в приемник-распределитель увезли, а потом назад в Болотное отправили. Мать сходила с ума. Меня же недели две не было!
— Когда футбол вошел в вашу жизнь?
— Всерьез играть начал в Туле, куда после войны перевели отца. В 1952-м я поступил в институт физкультуры и первым делом отправился в Сокольники на тренировку ЦДСА, как назывался тогда армейский клуб. Никаких иллюзий, конечно, не строил. Просто хотелось своими глазами увидеть в деле великую команду во главе с Всеволодом Бобровым и Григорием Федотовым. Вместе с другими пацанами стоял за воротами, подавал мячи. А дальше – случай. Вратарь Никаноров закончил тренировку, а Чанов, у которого порвался шнурок, отошел в сторону. И несколько ребят, я в том числе, кинулись занять место в пустых воротах. Били нам Федотов, Бобров, Демин, Гринин! Я в броске взял какой-то мяч. Потом еще. Другим пацанам говорят: «Отойдите!» А мне предложили остаться. Но в конце 1952-го сборная СССР, костяк которой составляли как раз армейцы, неудачно выступила на Олимпиаде в Хельсинки. Сталину это не понравилось, и он приказал расформировать ЦДСА. Офицеров отправили дослуживать в армейские команды, рядовых демобилизовали. Разошлись кто куда – в «Динамо», ВВС, «Локомотив». Меня зачислили в «Спартак». Спустя год после смерти Сталина армейский клуб решили возродить, и я вернулся.
— Вы читали в книжке такой эпизод: «Когда Разинский вытеснил из состава опытного Никанорова, тот, нисколько не униженный местом на скамейке, жестами показывал юному партнеру, как, например, кулаком отбивать мяч. Кулак у Никанорова был с небольшую дыню, и появился возле носа Бори, когда на южных сборах „дедушки“ пошли пригубить „Изабеллу“ и предложили парню, а он протянул руку за стаканом…» Было, Борис Давидович?
— Честно, ребята, не помню. Скажу о другом. С Никаноровым мы много лет оставались добрыми друзьями. Это был честный и порядочный человек. Знаете, как его называли в ЦДКА?
— Как?
— Совестью команды! И в этом, поверьте, не было ни малейшего преувеличения. В игре Никанорова мне особенно нравились его реакция и смелость. Он никогда не боялся бросаться за мячом прямо в ноги сопернику.
— Лев Яшин много курил. А вы?
— Разок попробовал, еще в детстве. Нарезали самосад с пацанами, а мне кто-то возьми, да скажи: «Неправильно куришь. Набери полный рот дыма, вдохни и произнеси: „Мама“. Я вдохнул — хорошо, не помер. Рвало страшно.
— Зато от радости поддать вы не отказывались?
— Могу. Хотя в десятом классе напился так, что до дома дойти не смог. 1 мая вернулся после соревнований домой: родителей нет, а стол накрыт. Налил себе водки – и на танцы. Там добавлял и добавлял. Очнулся в комендатуре под лавкой.
— В игровые времена выпивали хорошо?
— Все в ЦСКА выпивали, это от „команды лейтенантов“ осталось. Федотов выпивал, Бобров, Гринин, Демин. Правда, пили они строго после игры. До – ни-ни. И мы точно так же. Поддадим после матча, на следующий день…
— Тренировались?
— Нет, еще поддавали. А уж потом выходили тренироваться.
— О тренере ЦДКА Борисе Аркадьеве нам с восхищением рассказывал Евгений Евтушенко: „Это великий философ и необычайно образованный человек. Любитель поэзии, он устраивал в своих командах встречи с писателями, сам читал им стихи“. Каким запомнился Аркадьев вам?
— Одно слово – интеллигент. Аркадьев учился в Академии художеств, поэтому любил водить игроков в музеи, картинные галереи. Иногда мог в самолете разбудить всю команду со словами: „Ребята, посмотрите какой закат!“ Как-то вышли на зарядку. Аркадьев стоит, руки на груди скрестил, подбородок вытянул и спрашивает в шутку: „Похож я на Наполеона?“
— А вы?
— Посмеялись. Был еще интересный момент. Приехали на сборы в Восточную Германию. Договорились провести там несколько товарищеских матчей. Причем условились так: все деньги, собранные от продажи билетов, немцы отдают нам. А когда они в СССР приедут на игры с ЦСКА, уже мы им по аналогичной схеме заплатим. Чтобы у нас в Германии были марки, а у них в Союзе – рубли. Дело было в марте, холодно, ветер. Немудрено, что на первый матч пришло человек сто. Выручка копеечная. Прознав об этом, из Москвы позвонили начальнику команды подполковнику Алексею Калинину: „Что вы устроили? Там никто не ходит на стадион, вы ни черта не заработаете. А когда немцы сыграют в Лужниках – мы им должны будем кучу денег отвалить?! Немедленно прекращайте эту авантюру“. Калинин говорит Аркадьеву: так, мол, и так, денег велели не брать. А Борис Андреевич – человек гражданский, армейские распоряжения ему не указ. И отвечает с ироничной улыбкой: „Да? Очень хорошо. А мы будем брать!“ Калинин чуть в обморок не грохнулся. Но в итоге Аркадьева все-таки отговорили от этой идеи.
***
— Все отмечали вашу фантастическую прыгучесть. Откуда она?
— Я в отцовском гарнизоне занимался разными видами спорта. Был, например, чемпионом Калининской области по легкой атлетике. В высоту прыгал в 1951 году 1,75, а рекорд Советского Союза был 1,89, представляете? Кто из сегодняшних вратарей прыгнет, как я? Рыжиков, Акинфеев?
— Акинфеев тогда играл бы?
— В классе „Б“. Или сидел бы в дубле. Ведь в каждой команде высшей лиги были шикарные вратари. Взять послевоенное поколение: Хомич, Акимов, Леонтьев, Никаноров, Леонид Иванов… Затем появились Яшин, Олег Макаров, Маслаченко, Котрикадзе, Кавазашвили, Банников… Ну и где бы играл Акинфеев – в „Пахтакоре“? Так и там Юра Пшеничников блистал, никто бы его из состава не вытеснил.
— Зато у Акинфеева очень сильный удар.
— Это правда, бьет здорово. Кстати, и у меня ударчик был что надо. В первом своем матче за „Спартак“ я как дал по мячу с полулета, так он все поле перелетел, вратарь бежал за ним от штрафной и с огромным трудом сумел поймать. Стадион ревел! В те годы это в диковинку было – чтобы голкипер от ворот до ворот пробил. Сейчас-то такое сплошь и рядом.
— У кого в ваше время был самый мощный удар?
— В „Кайрате“ играл центральный защитник Степанов. Вот это была колотушка! Гена Красницкий и Вася Бузунов тоже заряжали от души.
— А перчатки-то у вратарей были совсем смешные…
— Не то слово. С современными не сравнить. Тогда на вратарские перчатки наклеивали такой же материал, как на ракетку для настольного тенниса. Хомич, к примеру, чтобы было получше сцепление, канифолью их натирал. А я водичкой старался смочить или просто поплевать.
— За какой пропущенный гол вам особенно было обидно?
— Помню, в 1959-м принимали „Динамо“. При счете 2:2 на последней минуте Численко выскочил со мной один на один, но я среагировал, и мяч улетел на угловой. Партнеры по команде кинулись обнимать, поздравлять. А динамовцы быстро разыграли угловой, и Численко в сутолоке протолкнул-таки мяч в ворота. Отчет о матче на следующий день в газете озаглавили „Зацелованный вратарь“.
— Победный для вашего ЦСКА финал Кубка СССР-55 с „Динамо“ вошел в историю еще и удалением Яшина. Единственным в его карьере.
— Да, в конце первого тайма Латышев выгнал Леву с поля. Замены не разрешались, и его место в воротах занял полузащитник Байков. Мы вели 2:1, и, казалось, сейчас уж точно разнесем „Динамо“. Не тут-то было! Пробить Байкова нам не удалось. Еле-еле удержали победный счет.
***
— Правда, что Лобановский любил вашу игру на аккордеоне?
— Да бросьте, баянист из меня так себе. Музыке нигде не учился. Просто в детстве мама подарила аккордеон, и я играл на нем в свободное время. Но Лобановскому вроде нравилось. Как-то со сборной приехали в Израиль, после матча – банкет. В ресторане музыка гремит. Выпили по чуть-чуть и решили подурачиться. Полезли на сцену. Боря Кузнецов за барабаны сел, Толя Исаев схватил гитару, я – аккордеон. И устроили концерт! Израильтяне были в шоке.
— Что за человек был Лобановский?
— Что он, что Базилевич – ребята очень серьезные. В киевском „Динамо“ вообще не было таких весельчаков, как в ЦСКА. Единственный балагур – Виталик Хмельницкий, но он помоложе. А Лобановский… Вот случай. В чемпионате наступил перерыв, и повезли нас в одесский санаторий. Все игроки на своих машинах ехали колонной. Там отдыхаем, загораем, купаемся. Лишь Лобановский в море ни ногой. Его спрашивают: „Лобан, а чего ты на берегу-то сидишь? Почему не купаешься?“ На что он презрительно отвечает: „Чтобы я полез в эту грязную, вонючую воду? Никогда!“
— А Стрельцов о тюрьме что-нибудь рассказывал?
— Нет, не любил он разговоры на эту тему. Да мы и не спрашивали – неудобно. Эдик – очень славный парень. Добрый, скромный. А игрок – феноменальный! За сборную ветеранов Союза мы лет десять играли сдвоенным центром. Какое же это было удовольствие! Он так чувствовал игру, что стоит чуть открыться, как в ту же секунду следовал пас. Да такой, что мяч обрабатывать не надо.
— За ветеранов вы предпочитали в поле играть? <br/>
— Да, в ворота вернулся уже после пятидесяти. Я всегда любил играть впереди. Но так как в своих командах был основным вратарем, тренеры моего увлечения атакой не разделяли. Кроме Всеволода Боброва.
— Где вы с ним пересеклись?
— В 1963-м в одесском „Черноморце“, который возглавил Бобров. Позвали в команду и меня. Иногда Бобров разрешал мне выходить в поле. А во время поездки „Черноморца“ по Африке я играл в центре нападения и забил 11 мячей из 21-го!
***
— В 1999-м вы тренировали вратарей в корейском „Самсунге“. Палками на ваших глазах игроков там били?
— При мне – ни разу. Когда-то в Корее такое и впрямь было в порядке вещей, но уже давно не практикуется.
— А собак ели?
— Надеюсь, что нет. В команде существовало четкое разделение. Корейцы на местные блюда налегали, а иностранцев сажали за стол, где была европейская кухня. Но пару раз из любопытства я присоединялся к корейцам. Усядусь, как и они, на корячки, наберу в тарелку всякой всячины, поклюю. Черт его знает, может, и собачатина попадалась.
— Нравилось в Корее?
— Да. Зарплата была отличная – пять тысяч долларов. Вратарем „Самсунга“ был Ли Ун Джэ. Когда начал с ним работать, он уже через полгода стал основным голкипером сборной. А потом в новороссийском „Черноморце“ Левицкого полгода тренировал. Думаю, тоже кое в чем помог Максиму.
— Как в Новороссийске очутились?
— Приехал отдохнуть. Один из моих друзей бизнесом там занимался и был в хороших отношениях с Валерием Прохоренко, теперь уже бывшим мэром города. Пригласили на дачу к мэру. Он спрашивает: „Мы тут вратаря взяли, Левицкого. Может, поработаете с ним?“ Я согласился. Потом поинтересовался моим мнением о Владимире Федотове, которого собирались главным назначать. Я ответил: „Володя – прекрасный мужик. Но не такой жесткий, как его тесть Константин Иванович“. После этого решил уточнить: „Федотов-то как отнесется к моему назначению?“ — „Не волнуйтесь, это мы уладим“.
— Там в вашу вратарскую бригаду входил и юный Иван Левенец. Он уже тогда с режимом не в ладах был?
— Что вы, по этой части никаких претензий к Левенцу не возникало. Хотя я был не в восторге от его игры, средненький вратарь. Да и у Левицкого не особо выдающиеся данные.
— Летом 2001-го после отставки Виктора Зернова вас назначили исполняющим обязанности главного тренера „Черноморца“. Почему в этой роли вы пробыли всего пару дней?
— Назначил меня Прохоренко. Я уже должен был с командой на выезд в Самару лететь. Но люди, которые содержали „Черноморец“, хотели пригласить другого тренера. Я им не понадобился.
— Вы о генеральном директоре клуба Викторе Ивасеве?
— В том числе.
— Куда он, кстати, пропал?
— Сегодня Ивасев – директор клуба из Наро-Фоминска, это вторая лига. Я же после увольнения из „Черноморца“ недолго поработал в „Химках“ и „Волгаре“, а последние десять лет – на пенсии.
— Разделяете мнение Маслаченко, считавшего, что наша классическая вратарская школа закончилась на Дасаеве?
— Конечно. Утеряны стиль, манера. С огорчением смотрю на действия современных вратарей, на их технику, скверную координацию движений, на то, как ловят мяч. Мы-то бросались руками на него! Получали травмы, но прыгали, будто в воду с разбега. И не в том дело, что раньше вратари были смелее. Просто нынешних этому техническому приему никто не учит.
Обложка июньского номера журнала «Football Magazine»
Скачать номер журнала для Windows
Скачать номер журнала для Mac