Олег Корнаухов – о «Торпедо» и ЦСКА, Садырине и Долматове, Мамаеве и Чалове

Корнаухова стало так много по выходным «в телевизоре», что болельщики уже, наверное, воспринимают его как старого доброго знакомого. Между тем обстоятельных интервью, а не экспертных оценок для кого Олег, для кого Олег Дмитриевич дал одно-два за карьеру. Предыдущее – лет 15 назад. Очередная жизненная веха – назначение директором школы столичного ЦСКА – повод не только обновить информацию в профиле, но и вспомнить прошлое, подытожить пройденное.

«Чалов скромный по жизни, но не на поле»

— Как переквалифицировались из тренера в директора?
— На самом деле неожиданно. В конце прошлого года вызвали в офис. Роман Юрьевич Бабаев без лишних предисловий сообщил о назначении – я даже «да» или «нет» не успел сказать. Выйдя от него, подумал: «Ничего себе, поговорить приехал». Сами понимаете, от таких предложений не отказываются.

— Какие задачи, идеи?
— Есть мысли, как усовершенствовать систему, но революций устраивать не собираюсь. Хочу, чтобы каждый сегмент школы работал чётко и правильно, как часы. Контроль обязан быть, но в разумных пределах – у нас на каждом участке трудятся профессионалы. Если я даю задание, мне не нужно ежечасно следить за его выполнением. Есть много направлений, которые можно развивать, но главная цель остаётся неизменной: школа должна выпускать конкурентоспособных футболистов. Пускай до вершины вертикали дойдут единицы – есть другие команды, лиги. Не стоит забывать, что футбол – не только игра, но и бизнес.

Тот же Федя Чалов прошёл в школе весь путь, от и до. Но то, что видят люди, о чём говорят и пишут – только вершина айсберга. Как он прошёл, какие для этого были созданы условия – никто не знает. Моя задача, чтобы в этой, невидимой части «айсберга» работали: а) профессионалы; б) люди, которые по человеческим качествам подходят друг другу.

— Чалов с детства выделялся?
— Его возраст я почти три года вёл. Федя всегда был крепким мальчишкой. Ему есть в чём развиваться и куда расти, но по детям он выделялся, привлекался в юношеские сборные. Талантливые ребята – они сразу видны. Наверняка смотрели в интернете видео маленького Месси. Что он делал тогда, то, по сути, делает и сейчас: берёт мяч и обыгрывает всех. Вот и Чалов каким был, таким и остался. Только забивал в детстве побольше, чаще брал инициативу на себя. Да, ему не хватает взрывной скорости, но мальчишка думающий, хитрый, неплохо оснащённый технически. У него творческая семья – папа, мама вкладывают правильные ценности. Надеюсь, Федя понимает, что для дальнейшего роста ему нужно перешагнуть эту ступень, на которую поднялся на эмоциях и юношеском задоре. Если у него это получится, буду только счастлив.

— Три главных человеческих качества Фёдора?
— Он скромный – по жизни, но не на поле. В футболе нужно быть волком. Умный мальчишка, компанейский. Мне очень приятно, что ребята умеют дружить. Уверен, эти отношения они пронесут через годы.

— Кто-то ещё из ровесников Чалова пробился наверх?
— Команда 1998 года рождения по-своему уникальна: процентов 60-70 парней, которые дошли до молодёжки, в ней играли фактически с основания, с 5-6-7 лет. Кто-то из выпускников (Станисавлевич, Пухов) уехал за границу, кто-то в аренде в ФНЛ, ПФЛ. Есть способные ребята, но хотелось бы, чтобы их процент был ещё выше. Из школы выходит много игроков чуть выше среднего уровня – маловато звёздочек, с изюминкой, на которых ходили бы люди. Отличный пример для молодёжи – Роналду. Есть Месси, которого футбольный Бог поцеловал в темечко, а есть Криштиану, который, обладая хорошими задатками, сделал себя сам и до сих пор находится в фантастической форме.

«Весь район слышал, как мама перекисью и зелёнкой ссадины мазала»

— Современное поколение детей слабее рождённых в СССР?
— Дети в школу приходят физически неразвитые, некоординированные. Экология, питание, развитие технологий – тут комплекс причин. У многих тренировки идут в перерыве между компьютерными играми. Нас в детстве с улицы домой тяжело было затащить. По стройкам лазили, гаражам. Ты знал: если на крыше не так ногу поставишь – загремишь и что-то себе разобьёшь. Или играешь в «банки – палки» — что-то наподобие городков. Получишь дубиной по голове – следующий раз хитрее будешь. Двор давал нам полезный жизненный опыт. Чувство компании, коллективизма приобреталось там же. У нынешнего поколения нет улицы, и это проблема. Ты можешь быть гением Play Station и не в состоянии повторить какие-то простейшие элементы на поле.

— Самая экстремальная история из вашего детства?
— Детской командой ФШМ встречались с «Динамо» на улице Флотской. Потом, как обычно, остались смотреть, как старшие ребята играют. Мяч за забор улетел, я полез за ним, а там – штырь. Ногу до кости пропорол. Местный доктор, бабушка-старушка, перевязала рану бинтом – мама потом час отдирала.

Первая игра в манеже ЦСКА – тоже яркое воспоминание. Мы, малыши 6-7 лет, думали, что одной только новенькой формой ФШМ соперника сразим. Эмоций море! Лечу в первый подкат на том ещё, допотопном паласе и понимаю, что содрал правую часть задницы. Иду во второй – другая ягодица горит. Весь район потом слышал, как мама мне перекисью и зелёнкой ссадины мазала.

— С детства за ЦСКА – это про вас?
— Да, папа болел за «армейцев» и меня с собой на футбол брал. Ездили на «Динамо», когда ЦСКА ещё в первой лиге играл.

— Почему же учиться пошли в ФШМ?
— Шестилетний мальчишка взял газету «Советский спорт», увидел объявление и побежал к маме: «Хочу в футбольную секцию». Она такая: «А я здесь причём? У тебя есть отец – вот к нему и иди». Папа взял за руку и отвёл в ФШМ. Она банально ближе к дому была.

«Чельцов бутсы не мог завязать – руки тряслись от волнения»

— Иванова в «Торпедо» побаивались?
— Козьмича-то? Максим Чельцов рассказывал, как он молоденьким парнем впервые выходил на замену в «Торпедо»: бутсы просил ребят завязать – у самого руки тряслись! Представляете, каким влиянием на игроков обладал Иванов? Это сейчас взаимоотношения в команде другие: есть президент, главный тренер, футболисты – все наёмные работники. А в 90-е тренер царь и бог был. От него всё зависело. Я попал к Иванову, когда он уже немного смягчился. Но всё равно это была такая глыба – от одного взгляда иногда становилось не по себе.

— А от знаменитых ивановских нагрузок?
— Думаю, многие современные футболисты после тех тренировок не встали бы. При системе «весна – осень» мы уже 12-15 декабря ехали на сборы в знаменитый Адлер. Воды горячей иногда не было. Тренировались на стадионе «Труд» по колено в грязи, а форму стирали руками. Беготни было столько, что мама не горюй: фартлеки, тест Купера. Но когда ты молод и полон сил, даже на трёхразовые тренировки здоровья хватало. Бывало, приболеешь, втихаря от доктора таблетку аспирина выпьешь – и вперёд. Я, например, обладал таким свойством – быстро приходил в форму и уже через месяц сборов был готов к чемпионату. А к концу межсезонья, когда нужно выходить и играть, сил не оставалось, снова шёл спад. На сборах летаешь, а тут еле ноги передвигаешь. Выживали сильнейшие.

— Тишкова застали в «Торпедо»?
— Немного. Более тесно стали общаться, когда он закончил с футболом и начал комментировать. Открытый, светлый человек. Встречая его перед игрой, шутил: «Юра, ну ты в курсе, на что обратить внимание, как акценты расставить. Будь добр, исполни». «Как скажешь», — улыбался Тишков. Когда на сборах Шустиков сообщил, что Тишу убили, для нас это был сильный удар.

«Серёга, ты где был?» — «В центре»

— Как вас, правшу, на левый фланг занесло?
— Так левая нога у меня тоже не только для ходьбы была. Нравилось смещаться в центр, очень любил забивать. В юности представлял себе, как заколачиваю мяч через себя, отрабатывал этот приём. Мне казалось, что с этого фланга забить таким образом легче. И вот представьте: мой первый матч в чемпионате России, против ЦСКА на Восточной. Первый же момент – бью через себя: перекладина! У Садырина я и центрального защитника играл, и полузащитника. Раз, на Кубок в Волгограде, Пал Фёдорыч даже нападающим поставил. Я забил, 2:2 сыграли, в дополнительное время проиграли. После того как Долматов меня налево вернул, так там и остался.

— Как впервые в ЦСКА попали?
— Поехал в аренду в Ярославль. Состав у «Шинника» подобрался шикарный: Гена Гришин, Володя Леонченко, Марат Махмутов, Володя Казаков. Полгода прошли великолепно: играли задорно, впервые в истории «Шинника» вышли в еврокубки. Тут и последовало предложение ЦСКА. Несмотря на то что «Шинник» был четвёртым, а ЦСКА – только восьмым-десятым, у меня даже сомнений не было, соглашаться или нет. Побегалов, ветераны команды убеждали остаться, но возможности попробовать себя в любимом клубе детства я не мог упустить.

— Как новичка приняли?
— Одновременно со мной Женя Варламов пришёл, Серёжа Филиппенков. Все молодые ребята, плюс-минус одного возраста – что нам делить? Семака, Гришина я знал. С Валерой Минько быстро сошлись. Коллектив сразу сложился хороший, но с нюансами: были питерские – Кулик, Боков – и московские. Некоторые ребята блуждали, примыкая то к одной, то к другой группе. И нас чуть-чуть столкнули лбами.

— Как это?
— Допускаю, что Садырин специально не вмешивался в ситуацию, «оставаясь над схваткой». Атмосфера была не то чтобы вражеской, но и не дружеской. Игроки кучковались – одна компания, вторая, третья. В тренировочных играх это выливалось в зарубы. Я мог жёстко пойти против Бокова или Кулика, они – дать ответку. Не было нужной химии в команде – пока однажды не сели и откровенно не поговорили.

— Как выглядела эта беседа?
— Сидели после ужина. Слово за слово: «Почему ты жёстко против меня пошёл?», «А ты?», «Ты что-то против меня имеешь?». Так и прояснили ситуацию. Оказалось, многие вещи мы сами себе напридумывали. На этом разделение коллектива закончилось.

— Семак, кажется, с 17 лет уже был Сергеем Богдановичем.
— Кто вам сказал? Есть такая передача «По коням» на CSKA TV, и к нам с Катериной Кирильчевой в гости пришёл Олег Меньшиков. Величина! Все переполошились. Заходит, атмосфера нервозная. Провожу его в гримёрку, спрашиваю: «Олег Евгеньевич, как к вам в эфире обращаться? Как комфортнее?». «Ребят, — говорит, — мне без разницы». Я такой: «Ну о’кей, только меня просьба Олегом Дмитриевичем называть». У него брови вверх поползли, а девочки рухнули. Напряжённости как не бывало. Так и с Семаком. Сергей умный человек, мой близкий друг, но для нас он всегда был Сэмом.

— У него, как у героини «Служебного романа», «репутация настолько безупречная, что её уже давно пора скомпрометировать».
— Отвечу другой киноцитатой: «Догнать Савранского – это утопия». Скомпрометировать Семака – тоже. Слушайте, что у вас в институтские годы, что у нас в молодости – примерно одно и то же было. Гуляли вместе, отдыхали и, даже проводя весь сезон рядом, не уставали друг от друга. Раньше чуть проще, человечнее было в плане общения – не было такого жёсткого профессионализма, как сейчас: потренировались и разъехались. Мы общались с фанатами, с некоторыми до сих пор дружим.

— Более старшее поколение «армейцев» собиралось в основном у Татарчука в Строгино. Где тусила ваша компания?
— В Москве (улыбается). Когда в своё время Шустиков, царство ему небесное, объявился на тренировке после нескольких дней отсутствия, я спросил: «Серёга, ты где был?». Он ответил гениально: «В центре». Так и мы – отдыхали в Москве. Это сейчас развлекательных заведений миллион – раньше их были десятки, потом сотни. Были и у нас свои места – ресторанчик у базы в Архангельском, кафе «Ёжик» рядом с домом начальника команды Кардивара на Рублёвском шоссе. На шашлыки, опять же, выходили. Брошин, Татарчук тоже подключались, хотя уже не были в ЦСКА. Там разные поколения перемешивались, общались, смеялись. Такая весёлая куча-мала.

— Так а с Шустиковым чем дело кончилось?
— На базе появился огромный телевизор. За Серёгин счёт. Наказание рублём всегда было наиболее действенным.

«Кассету с матчем «Боруссия» – «Ювентус» засмотрели до дыр»

— Что случилось с ЦСКА в первой половине 1998 года?
— Так бывает: коллектив есть, а игры нет. Физически были готовы здорово, но чего-то не хватало – каких-то взаимодействий, тренерских решений. Выходили на поле и понимали: не клеится.

— Ходили слухи, что Садырина плавили.
— Прекращайте. Кто-то запустил слух – другие подхватили. Мы хотели играть, побеждать – просто не получалось. Пробовали разные варианты, сочетания, но всё шло со скрипом. В середине первого круга что-то начало выправляться, а потом снова рухнуло. Проиграли «Торпедо» — 1:3, поехали на базу. Пошли разборки.

— Кто участвовал?
— Павел Фёдорович, гендиректор Степанов. Посыпались вопросы: «Что? Почему? Как?». Тренер был уверен в своей правоте, футболисты настаивали, что делают всё, что могут – замкнутый круг.

— Садырин в том сезоне постоянно на взводе был.
— Когда не ладится игра, команда не побеждает и идёт внизу, естественно, будешь на взводе. Нормальная реакция. После «Торпедо» Садырин влетел в комнату на базе: «Вы мне рассказываете, что мы не можем играть в футбол? Посмотрите, забивая первый гол, вы сделали 35 передач. Значит, можете!». И выбежал. Но мы реально не понимали, почему так. Он и сам, видимо, не понимал, поэтому кипятился.

— Долматову хватило 10 дней, чтобы всё исправить?
— 10 дней между играми мы провели на базе в Архангельском – и всё это время посвятили новшеству, игре в линию. Кассету с матчем «Боруссия» – «Ювентус» засмотрели до дыр. Разбирали, как итальянцы используют эту систему, и потом сами воспроизводили её на поле. До Долматова столько тактики в моей карьере не было. Ходили группами, чуть не взявшись за руки, репетируя перестроения. Всё было интересно, в новинку, а главное, у нас это пошло. Сотрудничество с Долматовым позволило футболистам сделать огромный скачок в развитии.

— Но вы же не думали, что доскачете до серебра?
— Поначалу думали только о том, как зарекомендовать себя перед новым тренером, закрепиться в команде. И вторая мысль: надо вытаскивать себя из этой ямы. Первая игра прошла хорошо – уверенно обыграли «Черноморец», вторая – со скрипом: уступили «Локомотиву» 0:1. После этих матчей осознали: «Чёрт побери, а это работает». На физическую готовность, заложенную Садыриным, наслоились тактические перестроения – и пошло-поехало. Долматов первым в чемпионате России стал применять игру в линию – для многих это стало сюрпризом.

«Фанаты похвалили: «Молодец, ответил за слова»

— С высоты тренерского опыта понимаете природу провала в Мольде?
— Помню свои ощущения в перерыве: 0:0, практически без моментов – всё хорошо. Предполагал, что во втором тайме норвежцы раскроются, и у наших нападающих появятся возможности убежать и забить. Всё рухнуло в один момент. Первый гол, удаление Марека Холли, второй гол – этот снежный ком уже было не остановить. Умом понимаем, что нужно один всего забить, а как – не знаем. Ноги не бегут.

— Как болельщики, доехавшие до Норвегии, на это реагировали?
— Бросали шарфы на землю возле гостиницы, и я их возмущение понимаю. Наши болельщики всегда были искренними. Могли откровенно высказать всё в лицо. После поражения в Новороссийске 0:3 как-то встретили, говорят: «Ребята, вы офигели совсем?». Я возьми, да и брякни: «Следующий тур – со «Спартаком». Если выиграем, вы нас простите». «Ну смотри, — усмехаются, — тебя за язык никто не тянул». И я всю неделю с этим жил. Думал: «Ёлки-палки, а если не выиграем?..» К счастью, победили – 2:1. Фанаты похвалили: «Молодец, ответил за слова».

— Это, кажется, 2000 год?
— Да. Тогда Тчуйсе как раз перешёл из «Черноморца» в «Спартак». С Новороссийском он у нас выиграл, а в следующем туре – проиграл. Савельев как раз из-под Тчуйсе на первой минуте и забил.

— Когда после «Мольде» шли к Долматову, заранее договорились бойкотировать матч со «Спартаком»?
— Естественно, было обидно, что главный тренер не поддержал нас, когда руководство просто-напросто обмануло, лишив премиальных за сезон. Не думаю, что до бойкота дошло бы. После такого морального удара тяжело было эмоционально собраться, физически были готовы не совсем хорошо после поражения в Норвегии и перелётов. Тайм или чуть больше мы со «Спартаком» справлялись, а потом Вася Баранов как плюнул метров с 25 – из нас весь воздух и вышел.

— Никто так и не возместил штраф?
— Нет, конечно. Это были премиальные за сезон – по тем временам гигантские суммы. Когда получаешь конверт, а внутри вместо денег записка с суммой штрафа – это малоприятно. Мягко говоря. Один говорил: «Я уже посчитал – куплю машину, квартиру», а тут такое «письмо счастья».

— Тогда Семак отказался от капитанской повязки?

— Не помню точно, но как минимум раз Серёга ходил от имени коллектива к руководству, задать какие-то вопросы. Ему ответили: «Ты игрок – вот и иди играй».

«Жена Долматова, Перхун, Садырин…»

— Теперь вы часто пересекаетесь с Долматовым по работе как коллеги. Ни разу не говорил: «Олег, был не прав»?
— Жене Варламову Олег Васильевич как-то признался, что ошибся тогда. Мы с ним к этой теме никогда не возвращались. Столько лет прошло – что было, то было.

— Исчезновение супруги в начале 2000 года сильно подкосило Долматова?
— Мы видели, как он выглядит. Несколько раз приезжали к нему на дачу под Малаховкой, пересказывали последние новости. За разговорами о футболе Олег Васильевич хотя бы немного отвлекался от тяжёлых мыслей. Конечно, для него это была трагедия. Ещё одна после смерти дочери. Врагу не пожелаешь того, что он пережил.

— Каким остался в памяти Перхун?
— Открытым, трудолюбивым мальчишкой. Пахарем. Когда он только начал играть, первые два-три тура я думал: «Блин, ну выручать-то будешь?». За счёт работоспособности Серёжка рос буквально на глазах, мог сделать блестящую карьеру.

— Как команда пережила его гибель?
— Я впервые оказался в такой ситуации и пережил настоящий стресс. Поначалу ведь всё выглядело не так страшно, как оказалось на деле. Вроде бы оба оклемались, встали. Потом Серёгу отвезли в клинику, осмотрели и разрешили транспортировать из Махачкалы в Москву. Но по дороге в аэропорт он отключился, впал в кому и больше из неё не вышел. На панихиде было море народа, слёзы, рыдания – тяжёлая обстановка. Потом полетели в Днепропетровск его хоронить. А в конце года Пал Фёдорыча не стало. Мы знали о его проблемах со здоровьем, но всё равно это был удар. Кошмарные полгода.

«В онкологический центр ехал с дрожью»

— Вы заранее знали о назначении Газзаева?
— Догадывались. Разговоры ходили, в конце сезона он приезжал на тренировки, наблюдал.

— Почему у вас с ним не сложилось?
— Не знаю. У нас состоялся всего один разговор. Ничего особенного: Газзаев спросил, почему сезон неудачно сложился, как я вижу какие-то тактические моменты. У меня как раз подошёл к концу контракт, и мы с президентом обсуждали продление. В конце концов я подписал новый, на три года, и со спокойной душой продолжил учёбу в ВШТ.

— И?
— Вдруг узнаю, что выставлен на трансфер. Из телевизионных новостей. Ушам не поверил: как так? Ведь только что контракт переподписал. Евгений Леннорович при встрече сказал: «Олег, я не хочу, чтобы ты уходил. Но есть тренер, которого я назначил и с которого буду спрашивать за результат». А я тот сезон доигрывал через «не могу»: к концу тренировок и игр даже дотрагиваться до голени было больно. Сам себе внушал: ушиб, ничего страшного, в отпуске пройдёт. После отдыха возобновил пробежки – не отпускает. Отправили на обследование, сделали снимок, а там – дыра в голени, сквозная!

— Ничего себе.
— Сам офигел! Направили в онкологический центр, на всякий случай. Ехал туда, мягко говоря, с дрожью. Выдохнул только после слов профессора: «Успокойся, это не по нашей части». В следующей клинике не смогли поставить диагноз. Поехал в другую – «обрадовали»: «Да не проблема, выбьем тебе эту кость, зальём туда какой-то раствор…» «Бетон, — уточняю, — что ли?» — «Не переживай, зарастёт, через семь месяцев будешь играть». Представил себе, как они эту кость будут штробить, и холодным потом покрылся. Спасибо Евгению Ленноровичу — распорядился отправить меня на обследование в Берлин.

Доктор посмотрел снимки, снял с полки книгу и показал фото – один в один то же самое, что у меня на рентгене. «Не очень хорошо, — констатировал немец, — но и ничего страшного. Полгода отдохнешь». На месяц заковали ногу в гипс, потом начали делать уколы в кость. Столько раз МРТ проходил, что уже в мединститут мог поступать. На четвёртый-пятый месяц лечения на месте дыры образовалась костная мозоль, и больше ничего не беспокоило. Юрий Николаевич Аджем разрешил тренироваться с дублем ЦСКА, и я начал потихоньку набирать форму, помог ребятам занять третье место.

«Поставлю тебе связку, как у «Феррари»

— Это самая неприятная травма в жизни?
— В 33 года порвал «кресты». Для меня это было в новизну. Контракт с «Торпедо» к тому времени закончился, и пришлось оперироваться за свой счёт.

— Дорогое «удовольствие»?
— Недешёвое. Операция – в районе 12 тысяч евро. Реабилитация – ещё больше. Знал бы, через что придётся пройти, может быть, плюнул бы на всё и закончил карьеру. Но мне хотелось доказать самому себе, что ещё могу.

— Где и как порвались?
— Наверное, непрофессионально повёл себя в отпуске. После длительного перелёта пошёл играть с друзьями в футбол в «Лужниках». Туда многие бывшие и действующие ходят – Карпин, Юран, Титов, Алдонин, Каряка, Широков… Такая смесь футболистов с бизнесменами под эгидой неформального «клуба Николая Савилова». И вот играем, меня человек сзади толкает, валится сверху, а на него – ещё один. Я сразу понял, что это такое.

К утру колено было размером с голову. Поехал к доктору – тот откачал кровь. Сделал снимки и полетел в Мюнхен – со слабой надеждой, что всё-таки не «кресты».

— Что доктор?
— Покрутил колено: «Смотри, вот одно, здоровое, а вот травмированное. Оно болтается, так как связки, которая держит всё, нет. Ничего, не переживай, я тебе поставлю связку, как у «Феррари»: не порвётся никогда». Не обманул. С тех пор – тьфу-тьфу-тьфу – колено ни разу не побеспокоило. Самым сложным морально и физически был процесс реабилитации.

— Поделитесь.
— В Москве познакомился с замечательной женщиной-реабилитологом, Светланой Эльфертовной. Приезжал к ней в клинику в 11-12 дня и уезжал в 8-9 вечера. И так каждый день, без выходных на протяжении трёх месяцев. С Максимом Калиниченко там близко познакомился. Он восстанавливался после вторых «крестов», а я всё удивлялся: «Блин, как ты так умудряешься?». Если первый раз не знаешь, что тебе предстоит, то второй всё прекрасно понимаешь. Это как прыжок с парашютом: после первого тебя не заставят залезть в самолёт. Ничего, через четыре с половиной месяца сыграл контрольный матч, а через пять — официальный. Спасибо Косте Сарсании за то, что поверил, взял в «Спортакадемклуб». Понятно, что агент, менеджер Сергеич был топ-уровня, но у него была мечта стать топ-тренером. Жаль, что не успел её осуществить…

«Мамаев каким был, таким и остался»

— Во второй приход в «Торпедо» вы ненадолго пересеклись с Мамаевым. Павел уже тогда был дерзким молодым человеком?
— Мог быть, если чувствовал несправедливость. В этом отношении Павел каким был, таким и остался. Важно, как ты это преподносишь, говоришь. Когда я в 18 лет попал в «Торпедо», «старики», Ширинбеков, Агашков, были честны со всеми, неважно, молодой ты или опытный. Если видят, что пашешь, простят любые ошибки. Даже если говорят: «Бестолочь тупая, бегаешь не туда», то говорят искренне, от души. Начнёшь дерзить – спокойненько объяснят в душе, что такое субординация.

— Получали подзатыльники?
— Нет, конечно. Я же прислушивался к советам старших. Меня Серёга Шустиков многому научил. Когда я исполнял опорного полузащитника, он мне подсказывал, как действовать. Сил-то много было, ума – не очень. Я старался объять необъятное, а он меня чётко направлял, куда надо бегать, а куда нельзя. После игр объяснял: «Не лезь на фланги, в угловые флажки. Твоя работа – тут, тут и тут». Я прислушивался к его советам и видел: это работает. Были, как вы говорите, и молодые, дерзкие, которые огрызались. Но они в большинстве своём там и остались, где-то на уровне дубля.

— Как футболист Мамаев выделялся из общей массы?
— Понятно, что если ты в 16-17 лет выходишь за команду мастеров, то не за красивые глаза. Очевидно, соответствуешь требованиям. Мне нравилась его манера игры. Да, где-то он, может быть, и перегибал палку, но я в эти истории не был вовлечён. Насколько я его знаю, Павел несильно вылезает за рамки этого общества. То, что они с Кокориным сотворили глупость несусветную – это да. За неё и расплачиваются. Надеюсь, что в скором времени это закончится. Каждый делает свою судьбу сам и должен просчитывать последствия. Как говорит Юрий Альбертович Розанов, это входит в стоимость билета.

— Над причёской юного Мамаева в «Торпедо» прикалывались?
— У Мамая кучеряшки природные, поэтому вряд ли. Вот когда я сделал «химию» — это был номер…

— Расскажите.
— Я только пришёл в дубль «Торпедо». Пауза в межсезонье. Парикмахер, у которого стригся, предложил: «А давай тебе «химию» сделаем». Тогда это модно было. «Ну сделай, посмотрим, что получится». Недели через две выходим из отпуска. Снимаю шапочку… и началось. Серёгу Шустикова и иже с ним было не остановить. Ошибся на поле – тут же несётся: «Ну да, какой тебе футбол, когда такая «химия» на голове». Шуст, конечно, юмористом был, но никогда не шутил зло. В этом они с Сашей Гришиным схожи. Валера Минько тихий, скромный, но шутит хорошо. Алтайский, барнаульский.

«На «уродов» и «козлов» не обижались»

— В «Торпедо» вы поработали с Ярцевым. Строгий дядя?
— Георгий Саныч иногда вёл себя эмоционально, но после работы с Ивановым, Садыриным сложно кем-то или чем-то удивить. Как-то идёт тренировка: Евсеев раз пробил выше ворот, два. После третьего Ярцев не выдержал, схватил кепку и как швырнёт в Вадика! Ну разве этим проймёшь Евсеева, который прошёл школу Юрия Палыча Сёмина?

— Садырин бросался?
— Не бросался, но словом мог так приложить, что мама не горюй. А Валентин Козьмич? От одного его взгляда не знали, куда спрятаться. Раз Иванов так отчитал меня, молодого, будто я один на поле выходил. Подхожу к Шусту: «Серёга, за что он меня так?». Он только плечами пожал: «На ком-то надо было сорваться. Не на нас же». Кто прошёл таких монстров профессии, тому ничего уже не страшно.

— У кого-то из тренеров летали по раздевалке сумки, бутсы, бутылки?
— Многие на эмоциях могли пнуть, что подвернётся под ногу. Раз на базе в Архангельском идёт разбор игры. Тепло, окна нараспашку. Пал Фёдорыч двигает фишки на макете: «Вот вы делаете так, перемещаетесь сюда. Не надо этого ничего! Взяли мяч и выкинули подальше». И фишку – в окно. С одной стороны, говорит серьёзные вещи и тут же разряжает обстановку шуткой. Психологом Садырин был классным.

— Надеемся, это не единственная байка про него?
— После знаменитой игры с «Локомотивом», когда я засандалил мяч в свои ворота, не разобравшись с Веней Мандрыкиным, Пал Фёдорыч немного обиделся, не сдержался. На следующий день встречаю его жену, Татьяну Яковлевну. «Ты на Пашку не обижайся, — успокоила она. – Сам переживал вчера страшно. Сейчас всё нормально – отойдёт».

— Не при вас ли он ветками выкладывал надпись на снегу: «Что, тяжело, уроды?»
— А как же, в Финляндии. Зима, семь утра, темно, холодно, зарядка, кросс. «Чего бежать, если тренера нет?» — психология футболиста. Срезали где-то. Садырин спрашивает: «Ничего на горке не видели?». «Нет». «Ах вы… Побежали заново тогда!». И там эта надпись, выложенная ветками. Это в его стиле. Мы ни на «уродов», ни на «козлов» в его исполнении не обижались. Мой первый тренер, Юрий Петрович Верейкин, тот в порыве эмоций орал: «Неандерталец». Остальные в это время хихикали, прикрыв рот. А есть тренеры, которые ругаются зло и обидно для футболистов, даже не осознавая этого.

«Алло, Саша, мы в Гаване, в тюрьме…»

— Когда Садырин вашего друга Гришина выставил из команды, удивились?
— Он не просто моего друга – футболиста хорошего убирал. Садырин, наверное, и сам не ожидал, сколько народу выйдет на базе Сашку провожать.

— За что его так?
— У Гришина заварушка с Геннадием Ивановичем Костылевым случилась. Тот говорит: «Собирай вещи и мотай». Саня завёлся: «Нет, это вы мотайте – я дольше вас в команде».

— Гришин в той команде был самым близким другом?
— Гришин, Минько, Семак. Вместе работали, вместе отдыхали. Была смешная история с его участием: договорились лететь в Мексику, в Канкун, в отпуск, и Саша нас немножко кинул, поступив в ВШТ раньше всех. Пришлось ехать без него. Из-за задержки рейса из Москвы не успели на пересадку на Кубе, застряли в Гаване. Как раз у Гришина день рождения. Сотовых не было – нашли телефонный автомат. Звоню: «Сань, привет! Такая ситуация: мы в тюрьме в Гаване. Нам разрешили один звонок адвокату, но мы решили, что правильнее будет тебя поздравить. Всего тебе самого лучшего, держись, молодец, пока!». И повесил трубку. Поржали и забыли.

— История наверняка имела продолжение.
— Естественно. Возвращаемся из отпуска, все спрашивают: «Что случилось? Вас отпустили? Сколько заплатили?». Мы в недоумении: что происходит? Оказывается, Саша растрезвонил по всему белу свету, что пацанов держат на Кубе в тюрьме, и они не знают, как оттуда выбраться. Думали, разыграем его, а по сути разыграли самих себя.

— Как он вас встретил?
— Как всегда. Аля-улю, всё замечательно (смеётся).

«Одна игра за сборную – один гол. Бразилии»

— Чем кроме забитого мяча запомнилась единственная игра за национальную сборную?
— Сроки поездки были не совсем удачные. Чемпионат у нас закончился, «Спартак» своих не отпустил. Долго добирались – около 24-26 часов в сумме: от Москвы до Франкфурта, от Франкфурта до Рио-де-Жанейро и от Рио до Форталезы. Из новогорских «-20» попали в бразильские «+ 30». Да под сборную Бразилии со всеми её звёздами: Ривалдо, Денилсон, Кафу, Элбер. В любом случае мы бы там не выиграли – разница в классе сумасшедшая, – но, наверное, могли сыграть получше, за счёт желания, самоотдачи. Не могу сказать, что не хотели, но подсознательно понимали: сезон закончился, заставить себя прыгнуть выше головы было сложно.

— Реально было закрепиться в сборной?
— Я был горд тем, что попал в сборную, и пытался делать всё возможное. Может быть, останься Бышовец на своём посту, эта история получила бы продолжение. Но как сложилось, так сложилось.

— Зато какая статистика: одна игра – один гол Бразилии.
— Статистика шикарная, если о ней говорить с иронией.

— Семак предложил тот пенальти пробить?
— Серёга говорит, что я подошёл и отнял у него мяч. На самом деле я предложил, он согласился. Я исполнял пенальти в клубе и не видел в этом ничего особенного. Но забить приятно было, конечно.

— Кто из бразильцев поражал?
— Ривалдо всё делал на такт быстрее. В прошлом году со сборной Бразилии приезжал на Суперкубок Легенд – вся пластика, работа голеностопа по-прежнему при нём. Есть такие футболисты, как Илья Цымбаларь: моментально тормозит, встаёт как вкопанный и резко уходит в другую сторону. Пока ты своими протормаживаниями доли секунды добираешь, он уже далеко. То же самое здесь, помноженное на потрясающую технику. Та компания сборной Бразилии ещё обладала неповторимой техникой – сейчас таких самобытных ребят всё меньше и меньше, игроки больше на Европу заточены.

— Из Салвадора полетели в Рио?
— Причём одним чартером с бразильцами. Их высадили в Сан-Паулу, а сами отправились дальше, до Рио-де-Жанейро. Нужно было три-четыре дня ждать обратного рейса.

— Неформальное общение с бразильцами было?
— Дима Аленичев рассказывал: Кафу, одноклубник его по «Роме», перед игрой травил: «Если ваши защитники побегут вперёд, обратно пусть вызывают такси, чтобы успеть за мной». Про Кафу ещё есть история – опять-таки от Аленичева. Бразилец всегда играл немного авантюрно – а-ля Марсело, Дани Алвес. И вот носится он по флангу, Капелло выбегает к бровке, орёт: «Кафу! Кафу!». Тот оборачивается, показывает большой палец и, не вынимая жвачки изо рта, невозмутимо бросает: «О’кей, коач». И продолжает в том же духе. Капелло снова вылетает: «Кафу! Кафу!». Аналогичная реакция: «О’кей, коач». Насколько жёсткий тренер Фабио, а достучаться до Кафу не смог. Тот весь матч играл в свою игру.

— Новосадов на том рейсе вискарика пригубил. Сам нам рассказывал.
— Я виски не пью – предпочитаю пиво. Про пиво случай вспомнился. Играли на Кубок УЕФА в Дании. А нам же западных футболистов расписывали как исключительных профи: не курят, не пьют и так далее. После игры идём, местное телевидение интервью у капитана команды берёт. Тот спокойно пивко из бутылки цедит и отвечает на вопросы журналистов. Мы тут же к Вьюну, второму тренеру: «Ну и?».

Вьюн, кстати, предварительно ездил смотреть этот «Виборг». Вернулся, докладывает: «Если пять не забьёте, считайте, что не играли даже». Они уже действовали по новой системе, в линию, а ему показалось – хаотично бегают, оголяя фланги. Говорил: «Переводите мяч – и разорвёте их». Но чтобы его перевести, нужно получить какое-то пространство, а датчане его уже не давали, играли в современной манере. Короче, проиграли мы – 0:1 в дополнительное время. Вот вам и пять…

— Вернёмся в Бразилию 1998-го. Рио и тогда был криминальным городом?
— Абсолютно. Идёшь по набережной рядом с Копакабаной, подходят двое, нож к боку приставят аккуратно – и что сделаешь? Снимали часы, цепочки. Панов, по-моему, попал под это дело. Для Рио это в порядке вещей. Играли в футбол на пляже, большая компания, вроде бы всё под контролем – и вдруг понимаем: вещей нет, стащили. У ребят деньги пропали, документы. Зато у комментатора Гусева о Бразилии остались замечательные воспоминания: Виктор Михайлович до сих пор во всех интервью рассказывает, как на Копакабане забил гол с передачи Корнаухова. Подтверждаю: было.

«Ловчев назвал по-футбольному наглым»

— Среди ваших немногочисленных голов выделяется один пенальти – «панёнкой» «Локомотиву» в последнем туре сезона-2000. Спижонить решили?
— Расскажу предысторию. За полгода до этого играли финал Кубка с «Локомотивом». Проигрывали 1:3, на последних секундах получили пенальти. И я вроде бы неплохо ударил, но Нигматуллин сыграл здорово – вытащил мяч из угла. Я всё-таки добил, 2:3 уступили, но этот момент запомнил. Когда в игре чемпионата пошёл к «точке», был уверен на 100 процентов, что Руслан будет прыгать в угол, поэтому сразу решил бить подсечкой по центру. Ещё интереснее, как был заработан этот пенальти.

— И как же?
— Немного джаза (смеётся). Взял мяч в центре поля, прошёл четыре или пять человек и был сбит уже перед воротами. Мне недавно прислали запись этого момента. Когда услышал комментарий Евгения Серафимович Ловчева, не скрою, стало приятно.

— Что сказал?
— Назвал по-футбольному наглым и сказал, что такие эпизоды украшают игру. Нечасто подобные слова звучат в адрес защитников.

«Интересно, что чувствуют люди, у которых угоняют машину?»

— Новосадов рассказывал, как вы машину Филиппенкову впарили.
— Ага, жена прочитала и спрашивает: «Т-а-а-ак, ну и какую машину ты кому продавал?».

— Как было на самом деле?
— Помните, как ЦСКА «Зениту» в 2001-м 1:6 «сгорел»? Я тогда был дисквалифицирован и в Питер не поехал. В ту же ночь у меня угнали машину.

— Сочувствуем.
— Самое смешное, что меня всегда преследовала мысль: «Интересно, что чувствуют люди, у которых угоняют машину?». И когда я вышел из дома и осознал, что моего «мерса» нет, в голове мелькнуло: «Теперь ты понял?». В багажнике стельки для бутс лежали. Одну угонщики бросили на асфальт – на память. Самая дорогая стелька в моей жизни (усмехается).

— Так а с Филиппенковым-то как было?
— Естественно, мне понадобилась машина. Ненадолго, на одну зиму. По совету знакомых взял «крайслер» подержанный, тысяч за 10. Прикол в том, что парень, которому я эту машину продал на тысячу дешевле, перепродал её на две тысячи дороже. Фил в этой схеме точно участвовал, а третьим был, кажется, Вова Кузьмичёв. К сожалению, тоже погиб – несколько лет назад разбился на Мичуринском проспекте…

— Вы в аварии попадали?
— Один раз на том же Мичуринском машина вылетела на встречку. Вижу – в лоб летит. Хорошо, успел руль вправо крутануть, уйти в соседний ряд – мимо просвистела. Заехал во двор, припарковался и только тут почувствовал, как липкий пот пошёл. Минут через пять дошло, как повезло.