Персонажи главного детектива весны почти на исходе, наступает очередь главных действующих лиц. Сегодня в суде прошёл допрос самих футболистов, участвовавших в драке. Первым допрашивали Мамаева.
О том, как приехал в Москву
«У нас была очень тяжёлая игра в четверг с испанской командой, потом был перелёт из Краснодара в Питер. Прилетели, сыграли, проиграли. Тяжело было и психологически, и физически. За такой промежуток времени накопилась усталость. Созвонился с Александром накануне, спросил, не собирается ли он в Москву, потому что мне надо было по своим делам туда. Решали, как поедем — пришли к выводу, что лучше на поезде. Мы ехали на «Сапсане», никакой поезд мы не разносили, как писали ранее. Приехали в Москву где-то в половину первого ночи».
Об Александре Кокорине
«Мы знакомы 11 лет уже, очень близко общаемся. Это даже не дружеские, а родственные отношения, ездим вместе отдыхать, когда появляется какая-то пауза. До этого момента мы не виделись, ведь Саша травму получил и был за границей, проходил реабилитацию, мы не виделись около года».
О Кирилле Кокорине
«Если не ошибаюсь, познакомились, когда ему было 11 лет. Он для меня как младший братик. Мы с ним не так часто, как с Сашей, общались, но постоянно поддерживали отношения по телефону и по всем каналам связи».
О распитии алкоголя перед дракой
«В «SecretRoom» пил виски, потом пил пиво. Много ли? Нет, но это понятие растяжимое. На самочувствие это не повлияло. Я в целом был очень уставшим после игры».
О том, как узнал об оскорблении
«Мы вышли, заказали машину и ждали. Стояли около белого «Мерседеса». Мне сказали, что Александра стояла около этой машины. Я спросил: наша машина? Говорят, нет. Подошёл и сказал, чтобы она вышла оттуда. Потом она ругалась, но не говорила, что случилось. Я попросил рассказать. Она села в машину, думая, что она наша, хотела погреться. Водитель сказал, что это не наша машина, а она — что машину, наверное, подали для Саши или кого-то из нас. А водитель сказал, что таких петухов не возит».
О своём отношении к услышанному
«Я не совсем понял, почему он это сказал. К нему никакой агрессии не проявляли. Она села и села. Я её без крика забрал, никаких претензий к нему не было. Меня это высказывание «множко» огорчило. Воспринял эти слова как оскорбление. Почему? Мы все взрослые люди, это унижает мужское достоинство. Я не понял, почему в адрес меня или Александра, или ребят может такое звучать. Мы к нему агрессии не проявляли».
О диалоге с Соловчуком
«Я спросил у него, почему он назвал петухом Кокорина. Саня мне сказал, что он сам поговорит. Я даже не влезал после этого, отошёл, но слышал весь разговор. Саша задавал вопрос — почему. Соловчук ответил, что это его личное мнение. Саша спросил, зачем он это озвучивает в присутствии других людей и чем оно подкреплено. Он себя вёл в той ситуации не совсем правильно. Чтобы произносить такие слова, нужна причина. Её не было. Он мог… Неважно, что он мог. Факт в том, что это некрасиво».
О драке
«Я схватил его и сказал, чтобы он успокоился. Бить его не планировал. После того как я его взял за подбородок, он мне нанёс удар. Не помню, чем, но ударил в подбородок. Я этого не ожидал, для меня это было непонятно. Саня меня удержал, не знаю, мог бы я упасть. В принципе тот удар и повлиял на дальнейшие действия. Я почувствовал шок и угрозу, как мужчина. Мои действия были уже ответными. Затем я нанёс ему удар рукой, но промахнулся. Побежал за ним. Подбежал, ударил его, он упал. Не знаю, от удара или нет. Он говорит, что споткнулся. Я развернулся и продолжил наносить удары. По лицу, по телу».
Об инциденте со стулом
«Я услышал шум и увидел, что что-то произошло. Но всего основного я не видел. Мы вообще собирались уходить, но я поднял глаза и увидел волнения. Спокойно встал, а потом подбежал официант, встал передо мной. Я просил, чтобы он мне дал выяснить, что произошло. Когда поднял взгляд, все просто стояли, действий уже не было. Я подошёл, а ко мне подбежал официант. Видимо, он боялся, что что-то произойдёт».
О стычке с Гайсиным
«Мы уже успокоились, стояли, разговаривали. Он меня схватил за шкирку, и я нанёс удар, потому что почувствовал опасность, что он может нанести мне вред. Ну какое тут хулиганство? Если бы не Гайсин, ничего бы не было. Невозможно показать, как это было, это было спонтанно и связано с действиями в мой адрес. Побои я нанёс, да, удар, я извиняюсь перед ним. Но никакого сговора не было. Не было такого, что я говорил 10 минут, а потом решил похулиганить. Меня ребята схватили, кто-то руку заломил, я там чуть не упал. Нанёс ему удар ладонью в область лица».
О явке к следователю
«Мы 9-го числа звонили в ОВД или УВД, спрашивали, где это дело. По телевизору говорили, что мы уже в федеральном розыске. А нам говорят, что дело ещё не заведено. Непонятно, зачем нужно было это показательно устраивать. 10-го числа с 10 утра мы звонили на Пресню, нам ничего не говорили. В ГСУ кричали, что мы в федеральном розыске. В итоге сами приехали. Я не видел смысла скрываться или бегать».
О сожалениях по поводу своих действий
«Действие я совершил нехорошее. Уже говорил в процессе всех заседаний, что всё было неправильно изначально. Извинения Виталию я приносил два или три раза. Надеюсь, получится с ним примириться, беру на себя ответственность за его лечение. Потому что считаю, что повёл себя неправильно, готов возместить ущерб. Хочется, чтобы всё было по-человечески. Хочется, чтобы он простил всех нас. Потому что бывают в жизни такие ситуации. Я со своей стороны постараюсь сделать всё, чтобы он и его семья забыли эту ситуацию. Можно было выйти из неё по-другому».
О желании продолжить карьеру
«Конечно, желаю продолжать футбольную карьеру — зависит от наказания. Если смогу выйти и продолжить, то хочу. Это единственный мой источник дохода, чему я отдал свою жизнь. Если нет, то ничего страшного, есть другие вещи. Не могу сказать, до какого возраста планировал играть, на всё воля Божья. Я и в тюрьму не планировал. Объективно — тюрьма повлияла на мою физическую форму, но насколько — узнаем, когда выйду. Стараемся по максимуму поддерживать форму, спасибо, что есть такая возможность. В СИЗО это помогает отвлекаться от всего».