Почему олимпийский чемпион по футболу Евгений Кузнецов покинул Россию — интервью: «Спартак», эмиграция, Швеция, политика

Куда только ни разбросала жизнь олимпийских чемпионов Сеула-1988. Семикратного призёра СССР в составе «Спартака» Евгения Кузнецова занесло в Скандинавию. Больше 30 лет он живёт в Швеции. Казалось бы, спокойная, благополучная страна — живи да радуйся. Но беззаботного разговора у нас не получилось, и не только из-за творящегося в мире.

• «Пусть шведский народ сам себе выбирает руководителей. Я в политику не лезу»
• «600 долларов отдашь за квартиру, 500 — за машину, бензин — и почти ничего не осталось»
• «Немцам за третье место дали в 30 раз больше, чем нам — за первое»
• «Украинские команды под Киев «ложились»
• «Пришла инфляция — и всё накрылось медным тазом»
• «Это Романцев что-то залепил. Игровых автоматов тогда вообще не было»
• «Шок испытал в супермаркете»
• «В «Спартаке» сказали: мест нет. Год работал почтальоном»
• «Столько было договорняков — кошмар!..»
• «Россия — это моя страна. Я за неё горло перегрызу»

«Пусть шведский народ сам себе выбирает руководителей. Я в политику не лезу»

— Вы теперь на каком языке чаще думаете?
— Уже больше по-шведски — всё-таки каждый день на нём разговариваю, не задумываясь леплю. А приезжая в Россию, начинаю запинаться, подбирать слова.

— Долго язык учили?
— Лет восемь, прежде чем более-менее бегло заговорил. У меня же не было времени садиться за парту — тренировки, игры. В «Норрчёпинге» ребята посоветовали: «Смотри новости, фильмы, слушай разговоры». Так и выучил, в рабочем режиме.

— Тяжёлый язык?
— Посложнее английского — зато более мелодичный. Большое внимание в шведском уделяется формам глаголов, существительных. Грамматика очень важна, хотя я этому не придаю особого значения. Мне в работе разговорного хватает.

— Гражданство получили?
— Через 10 лет после переезда, в 2000-м. Для его получения нужно прожить определённое количество лет в стране и обладать квалифицированной профессией — такой как врач, учитель, музыкант. Футболисты в этот список не входили. Как только его расширили на тренеров, мы через адвоката подали документы и оформили шведское гражданство, вдобавок к российскому.

— Может, и в выборах участвуете?
— Могу, но не хожу.

— Вы «вне политики»?
— Политика — очень специфическая вещь. Обещают-обещают, а приходят к власти — и ничего не выполняют. Поэтому и решил для себя не голосовать ни за кого. Пусть шведский народ сам себе выбирает руководителей. А я в политику не лезу.

— Неужели и в Швеции так развит популизм?
— Конечно. Выборы здесь демократичные, вопросов нет. Но смотришь дебаты: партии поливают друг друга грязью, лишь бы дорваться до власти. А когда приходят — проблемы не решаются. Одни разговоры.

— А какие проблемы в Швеции?
— Например, школа. Мало учителей. Чиновники говорят: денег нет. Глобальная проблема — медицина. Все думают: она здесь на высшем уровне. Но если ты в состоянии стоять на ногах, не умираешь прямо сейчас, можешь прождать месяц-два, пока доктор тебя примет.

— Да вы что!
— Вот так. Квалифицированных кадров не хватает.

— Как такое может быть?
— Специалисты есть, но их не берут на работу, потому что профессия врача подразумевает высокую зарплату. А те доктора, которые на ставке, вынуждены разрываться: один день в этом городе принимают больных, два — в другом, а потом вообще могут улететь куда-нибудь на север. Или беженцев возьмите.

— Тоже проблема?
— Огромная! Мигрантов селят в одном районе, чтобы как-то контролировать. В результате уровень преступности там резко возрастает. И прежде всего среди подростков. Их же нельзя судить до 18 лет, вот и безобразничают. А полиция стонет: «Денет нет».

— Удивительно такое про благополучную Скандинавию слышать.
— Это горькая правда. И бюрократия, представьте себе, тоже есть. Без связей ничего не сделаешь, как бы демократично всё внешне ни выглядело.

— А коррупция?
— Меня эта тема не касается. Но смотришь новости: то там, то здесь выявляют нарушения в чиновничьем аппарате. Что это — коррупция?

— Дорожная полиция хоть взяток не берёт?
— Как раз полиция демократичная и лояльная — по той причине, что тут нет больших штрафов.

— Что думаете о ЛГБТ-парадах?
— Слушайте, это свободная страна, открытое общество. Хотят — пусть делают парады. Меня это не касается — даже внимание не обращаю.

«600 долларов отдашь за квартиру, 500 — за машину, бензин — и почти ничего не осталось»

— Чем ваша семья занимается?
— Сыновья уже большие. Старший в Нью-Йорке работает, двое детей. Младший — в Стокгольме. А я развёлся восемь лет назад. Один живу.

— Где?
— Городок Вернамо на 30 тысяч жителей, на главной шведской магистрали между Норрчёпингом и Мальмё стоит. Когда с женой разошёлся, знакомые перетащили сюда из Векшё, это в 60 км от Вернамо.

— Не скучно там?
— Хорошо, спокойно: прекрасная природа, озёра. Грибы, рыбалка в свободное время. И команда очень приятная.

— В смысле?
— Я 15 лет в сумме отработал в «Эстере». В «Вернамо» атмосфера более семейная. Все тренеры клуба — от юношеских до главного — сидят в одной комнате.

— На базе?
— Что вы, здесь нет баз в привычном нам смысле. Есть одна большая раздевалка на тренировочном поле. Стол, стулья. Там собираемся и обсуждаем рабочие вопросы. Несмотря на маленький бюджет, первая команда «Вернамо» за два года прошла путь от второй лиги до высшей. Надеюсь, удержимся — от этого экономическое состояние клуба сильно зависит.

— Какой ваш участок работы?
— Команда U19 и академия — мальчишки, девчонки. Каждый день по две тренировки. И так пять раз в неделю. Плюс игры.

— Как проходит ваш день?
— В 6:45 выхожу из дома, иду на работу. Возвращаюсь в полседьмого. Готовлю еду, ужинаю с телевизором и сажусь составлять план на завтра. Надо разбить 54 человека на плюс-минус равные команды. А когда всё готово, звонок в 23:00: «А я заболел». Через пять минут SMS: «Получила травму — не смогу прийти». И всё, что ты напланировал, садишься и заново перебиваешь, составы тасуешь. А в шесть утра сообщение в мессенджере: «Ой, забыла сказать, что иду к зубному». Так и работаем. Ничего, привыкаешь. Всё можно исправить, если подходить к делу креативно.

— Квартира у вас своя?
— Сьёмная, двушка.

— Дорого?
— Около 600 долларов в пересчёте. Плюс куча дополнительных платежей — электричество, телевидение, машина. И бензин здесь ужасно дорогой.

— На тренерскую зарплату не разгуляешься?
— Работая с молодёжью — точно не разгуляешься. Швеция всегда была дорогой страной, а сейчас цены на продукты ещё больше подскочили. За один поход в магазин минимум 50 долларов оставляешь. Всё равно пытаюсь что-то откладывать — может, и съезжу ещё с друзьями из России когда-то на море, задницу погреть.

— Какая минимальная зарплата в стране?
— Как и в России, разброс огромный. Даже между средней и минимальной зарплатой разница большая. И налоги — от 33%. Кто-то 10 тысяч долларов в месяц получает, кто-то — 150 000. У меня — две тысячи. 600 из них отдашь за квартиру, 500 — за машину, бензин — и почти ничего не осталось.

— Жизнь в Швеции совсем не так беззаботна, как может показаться издалека?
— Швеция вообще специфическая страна. Без близких друзей — тяжело. Думал завести собаку, но при моём интенсивном рабочем дне — нереально. За ней же уход нужен — это как ребёнок. Так что всё общение у меня через футбол. У местных знакомых — семьи, заботы. В России тоже, как я понимаю, в этом плане всё изменилось. Уже нет такого, как раньше: сегодня у тебя поляну накрыли, завтра ко мне пойдём. Люди думают о том, чтобы семью прокормить.

— Вам до пенсии ещё четыре года?
— Теперь шесть. В прошлом году пенсионный возраст в Швеции до 67 лет подняли.

— Никто не возмущался?
— Что вы, шведы — спокойный народ. А потом что им пенсия, если с детских лет мама, папа, дедушки, бабушки деньги откладывают? К 20 годам у человека уже миллион крон на счету лежит. А тут пашешь-пашешь — и ничего не остаётся.

— Но олимпийскую стипендию в России оформили, получаете?
— Да, деньги приходят на карточку, но получить их в Швеции невозможно — российские банки под санкциями. Пока держусь на плаву, пересылаю что-то родственникам, стараюсь помогать. В России брат и две семьи по его линии остались.

«Немцам за третье место дали в 30 раз больше, чем нам — за первое»

— С «золотой» Олимпиады что вспоминается?
— Футбольный финал игрался последним, после всех остальных видов. Соседи по олимпийской деревне уже отдыхали — заснуть ночью невозможно было. Бышовец сказал: «Так не пойдёт, поехали на русский корабль в порт». Там и готовились два дня. Туда же вернулись после Бразилии — уже с золотыми медалями. Экипаж встречал с флагами, музыкой, транспарантами. Был банкет — веселились, пели песни. Ночью бегали в магазин, докупали напитки. Такой успех и отпраздновать нужно было как следует. Эти эмоции — память на всю жизнь.

— Все вспоминают матч с Бразилией, но ведь полуфинал с Италией тоже был сумасшедшим по драматургии?
— Да там все матчи были серьёзные. Это же первая и последняя Олимпиада, на которой профессионалам разрешили играть без ограничений. За Германию выступали Клинсманн, Хёсслер, за Бразилию — Ромарио, Бебето, Таффарел, Карека, Жоржиньо — все будущие чемпионы мира.

— Вы в полуфинале и финале по 120 минут отпахали — здоровье позволяло?
— У меня были большие проблемы с коленом — незадолго до Олимпиады прооперировал мениск. Слава богу, успел встать на ноги. В 1-м туре меня поберегли, а остальные матчи отбарабанил без замен. Естественно, после каждой игры был как выжатый лимон, но у нас же были выходные на восстановление.

— Что всё-таки стало главным фактором победы?
— На самом деле, собралась хорошая команда. Игроки представляли разные советские республики, но обстановка в коллективе была самая доброжелательная. Не было такого: ты москвич, ты украинец. Одна семья. И Бышовец нам сказал перед стартом: «Ребята, не забывайте: сверкает только золото». Мы как-то прониклись этим, сплотились и выиграли.

— Кто был заводилой в коллективе?
— Я был очень крутой заводила, ха-ха! Ещё Виктор Лосев, капитан, Добрик, Добровольский, Михайличенко. Не было одного неформального лидера. Все весело, дружно общались. Садишься за стол поболтать — все рты открывают и вливаются в разговор.

— Казусы случались?
— На групповом этапе жили в одной гостинице со шведами. Они сидят, в карты поигрывают, двери открыты. Как-то пришли к ним: «Поменяемся майками?» Они такие: «Не-не, идите». Конечно, это задело. Между собой договорились: «Они ещё пожалеют об этом, когда выиграем Олимпиаду». С шестью парнями из этой сборной Швеции я потом четыре года играл в «Норрчёпинге».

— Припомнили эту историю?
— Конечно! Один спросил: «А у тебя нет с собой той майки? Я бы с удовольствием купил». «Нет, — говорю, — у меня все футболки в Москве».

— Жива она ещё?
— Всё раздарил. Может, у детей где-то осталась, не спрашивал.

— А медаль?
— Медаль сохранил. И орден от Горбачёва. В Союзе нам устроили приём в Кремле. Михаил Сергеевич всем пожал руки: «Спасибо за победу». На банкете Горбачёв с руководителями федераций сидел за одним столом, а спортсмены — за другим.

— Премиальные приличные получили?
— Ой, смех и грех, о чём вы говорите. По-моему, по пять тысяч долларов. Позже из газет узнали, что немцам за третье место по 150 тысяч дали. В 30 раз больше! Но мы и таким деньгам были рады. Главное — в историю вошли. Попасть в сборную страны с населением 250 миллионов — это уже было большое достижение, а мы олимпийскими чемпионами стали.

«Украинские команды под Киев «ложились»

— С 1982 по 1989 год в «Спартаке» вы только один сезон завершили без медалей. Приятно вспомнить?
— Естественно. Мы состязались с киевским «Динамо», когда остальные украинские команды — «Шахтёр», «Днепр», «Металлист» — под них «ложились». Киев начинал сезон с +6-8 очков. А «Спартак», наоборот, все хотели победить. Мы же «народная команда». При таких раскладах семь медалей за восемь лет — это просто фантастика.

— Откуда знаете, что кто-то «ложился под Киев»?
— Все знали. Это же политика. «Динамо» было правительственным клубом Украины. Остальные «ложились» — это однозначно.

— Своими глазами это видели?
— Тогда матчи не транслировались, как сейчас. Не помню, чтобы в прямом эфире смотрел в Тарасовке какую-то игру киевлян. Но слухи ходили.

— Победа над Киевом в 1989 году с тем самым голом Шмарова — самая памятная в чемпионате Союза?
— Да… Я сравнял счёт, а Валерка Шмаров забил решающий. Конечно, памятный момент — ведь это был мой последний матч за «Спартак». И последняя медаль в советском футболе. На высокой ноте закончил в Союзе.

— Бесков — тренер №1 в карьере?
— А у меня другого, считайте, и не было в «Спартаке». Конечно, Константин Иванович сыграл огромную роль в моей футбольной жизни. Очень требовательный был, жёсткий в работе, но вместе с тем относительно добрый, мягкий в жизни.

— Побаивались его?
— Ещё как! Он как гроза был. На матчи с украинскими командами часто ездили поездами. Не дай бог проиграем — из купе лучше было не высовываться. Потом сам приходит: бам-бам-бам в дверь: «Что спрятались, хвосты поджали?». Бесков мог так налаять, что мало не покажется. Тогда совсем другая культура была, жаргон. Мы, футболисты, беспомощными были, никаких профсоюзов не существовало. Как тренер скажет, так и будет. Федерация по письму из клуба могла «зарезать» футболиста на два-три года, не давать играть. Несколько игроков на волоске висели. Поэтому языки держали за зубами.

«Пришла инфляция — и всё накрылось медным тазом»

— Шмарову долго не давали квартиру в «Спартаке». А у вас сколько решался жилищный вопрос?
— Три года жил на базе в Тарасовке. Только после свадьбы получил однушку в Черкизово, напротив стадиона «Локомотив».

— Правда, что Бесков выставлял футболистам оценки, от которых зависел размер премии?
— Правда. Конечно, по сравнению с обычными рабочими мы жили хорошо и получали прилично. Но если сравнить с зарплатами и премиальными того же киевского «Динамо», играли за копейки. В Москве даже в «Торпедо» платили больше.

— По версии Геннадия Перепаденко, «Спартак» вообще был самым бедным клубом в высшей лиге.
— Так и было! Если бы Моссовет не помогал, не знаю, что было бы. А республиканские команды местные правительства опекали. В Баку, Ташкенте, Ереване бешеные зарплаты платили. А что мы? «Народная команда»…

— У вас была машина?
— Первую машину получил за золото 1987 года. Ну как получил… Дали возможность взять «Волгу» без очереди и по заводской цене.

— Многие футболисты эти «премиальные» тачки перепродавали, чтобы немного заработать.
— А куда деваться? Семьи надо было кормить. Да и ездить на этой машине было некогда и некуда.

— Почему?
— Мы же всё время сидели на базе, а на авто туда можно было приезжать только Бескову и Старостину. Все остальные ехали в Тарасовку на спартаковском автобусе от Сокольников. Только в 1990-х в «Спартаке» позволили самостоятельно добираться на тренировки, и там появился автопарк.

— Так загнали «Волгу» или нет?
— Я её не видел даже! Перепродал не глядя. Процесс был налажен. Пришёл какой-то делец: подпиши здесь и здесь. Доверенность оформил, деньги заплатил — и всё. Точных цифр не вспомню, но если легально «Волга» стоила тысяч 12 — умножайте на два. В те времена всё делалось из-под стола.

— Удалось что-то скопить в Союзе?
— Как и многие в СССР, мы откладывали деньги на сберкнижку — с зарплаты, с продажи машины. Приличная сумма лежала. А потом пришла инфляция — и всё накрылось медным тазом. Образно говоря, 10 тысяч рублей превратились в 100. Всё заработанное сгорело. Может, кто-то в России и успел спасти какие-то накопления, мы — нет. Конечно, это было потрясение.

«Это Романцев что-то залепил. Игровых автоматов тогда вообще не было»

— Какие у вас были отношения с Романцевым?
— Нормальные. Мы же играли вместе. Потом он ушёл как футболист и вернулся тренером. И мы сразу выиграли чемпионат. Когда появился интерес ко мне из «Норрчёпинга», Романцев спокойно отпустил: «Конечно, Женя, езжай, попробуй нового, поиграй в Европе». Я благодарен ему за это.

— Я к чему спрашиваю. В мемуарах Романцева наткнулся на такой фрагмент: «А Женька Кузнецов был игроманом. Карты, игровые автоматы – от всего этого его было не оторвать. Он пытался даже у меня занимать деньги. Я сказал: «Жень, извини, кому угодно, но тебе не займу». Было?
— Это он что-то залепил. В карты, нарды мы все играли — почему только я-то? А игровых автоматов тогда, по-моему, вообще не было.

— Но в карты играли по-крупному?
— Нет, конечно. Играли друг с другом, на маленькие суммы. Задачи «раздеть» кого-то и близко не стояло. Карты в команде были под запретом, но мы собирались компанией — человек шесть-семь, чисто для развлечения. Почему он одного меня отметил?

— Удивлены?
— Пусть отвечает за свои слова сам. За игровыми автоматами я вообще никогда в жизни не сидел. И состояния в карты не просаживал.

«Шок испытал в супермаркете»

— Как вы вообще в Швецию попали?
— До меня в «Норрчёпинге» играл Игорь Пономарёв, ещё один чемпион Сеула. Как шведы его нашли — не представляю. Он же за сборную совсем редко выходил. Видимо, Игорь и порекомендовал меня, когда сам серьёзно травмировался — порвал крестообразную связку. Как потом выяснилось, на том самом «золотом» матче с киевским «Динамо» в «Лужниках» сидели два представителя «Норрчёпинга». После этого и поступило предложение.

— Через «Совинтерспорт» уезжали?
— Да, в первые годы, когда железный занавес открылся, все контракты через эту контору подписывались. Только в 1993-1994 годах люди начали уезжать самостоятельно, через агентов. Зарплату мне платил не клуб, а «Совинтерспорт» — через посольство России в Швеции. Даже если половину денег государство забирало, всё равно получалось больше, чем имел в «Спартаке».

— Покруче предложений у олимпийского чемпиона не было?
— Нет. Как только «Норрчёпинг» возник, поговорил с женой. Она сказала: «Давай поедем попробуем — что мы теряем? Два года быстро пролетят».

— Не страшно было из Союза уезжать?
— Непривычно. Я же не знал ни английского, ни тем более шведского языка. Едешь в страну, где совсем другая культура. Конечно, состояние было немного напряжённое. Но нас очень дружелюбно встретили и помогли освоиться. Купить коляску второму сыну? Привезти машинку для стрижки травы? Пожалуйста, без проблем. В садики, ясли детей устраивали.

— От чего испытали шок после переезда из Союза в одну из самых либеральных стран Европы?
— Шок испытал первый раз в супермаркете. Ощущения — будто в нашу «Берёзку» попал, валютный магазин. Сложно было продукты выбирать — глаза-то разбегались. Но даже в этом вопросе клуб оказал помощь. Администратор «Норрчёпинга» ездил с нами, объяснял, что есть что.

— В 1995 году вы ненадолго вернулись в Россию — почему не задержались в «Локо»?
— А у меня и не было планов оставаться — нужно было просто доиграть сезон и не потерять форму. О Сёмине остались только хорошие воспоминания. Палыч — красавец. Дал возможность мне вернуться, поиграть. Благодарен ему за это.

— К тому времени в российском футболе уже завелись кое-какие деньги. Не было мысли задержаться, подзаработать?
— А мы уже более-менее обжились в Швеции. Жена нашла работу, тоже начала зарабатывать. А потом я же пытался вернуться в «Спартак», но туда уже хода не было. Пришлось ехать домой… то есть в Швецию… снова искать работу.

— В целом довольны, как сложилась карьера в Швеции?
— Я не жалею, что уехал. Поиграл в Европе, признавался лучшим легионером чемпионата Швеции, выиграл по две серебряные и бронзовые медали, Кубок страны. Чуть-чуть «Норрчёпингу» не хватило, чтобы стать чемпионом.

«В «Спартаке» сказали: мест нет. Год работал почтальоном»

— Могли предположить, что уезжаете навсегда?
— Даже мыслей таких не было. Думал: два года отыграю — и домой. Но когда развалился Союз и в Москве начались передряги, не задумываясь, продлил контракт в Швеции ещё на два года.

— Какие передряги?
— Союз развалился. Горбачева сняли, пришёл Ельцин. Обстановка в Москве была криминальная. Стреляли. Знакомые убеждали: «Жень, ну зачем тебе сюда — поживи ещё в Европе». Мы с женой сели и подумали: дети маленькие — чего мы туда потащимся? Решили: ещё на два года задержимся и поедем обратно. Но так и не собрались. Уже будучи тренером, в 2000 году, я пытался вернуться домой, искал работу, но в России мой опыт не пригодился.

— Обидно?
— Очень обидно. Я вывел «Эстер» в высшую лигу Швеции, но после первого круга был вынужден уйти. Пытался найти работу в России. Обращался в «Спартак», спрашивал насчёт академии. Сказали: мест нет. Я же не буду лезть через головы ребят, никогда этого не делал. Вернулся в Швецию, работал почтальоном…

— Серьёзно?!
— А как вы хотите? Надо же было семью кормить, детей-подростков одевать-обувать. А без трудового стажа тут пособие по безработице не платят. Год я на велосипеде развозил почту. Идёшь на работу к половине шестого, сортируешь письма, газеты, рекламу. Берёшь сумку — и поехал по адресам.

— Тяжело было морально переступить через себя?
— Я спокойно к этому относился. Понимал: чтобы найти тренерскую работу, нужны контакты. А какие у меня здесь связи? Я был и остаюсь русским. А шведы, которые топят один «Титаник» за другим, остаются на плаву — всё время при работе на высшем уровне.

— Как же вы вернулись в футбол?
— В свободное от работы время тренировал команду четвёртого дивизиона, грубо говоря, за 100 долларов. Важно было не потерять навык, обратить на себя внимание. Когда вышли из четвёртой лиги в третью, ко мне обратилась моя бывшая команда — «Эстер»: «Не поможешь?». Они тонули. Поставили нас с другим тренером руководить — 50 на 50. Но я быстро понял, что дела не будет — слишком по-разному мы видели футбол. Он хотел играть просто: длинными мячами за спину защитникам, а я пытался привить команде спартаковский футбол — раскатывать мячишко по земле. Короче, вывалились мы во второй дивизион. Ко мне подошёл директор клуба: «Евгений, мы не хотим тебя больше терять. Не хочешь поработать с молодёжью?». С тех пор и переключился на юношей.

«Столько было договорняков — кошмар!..»

— «Анжи»-2004 так и остался у вас единственным тренерским опытом в России. Как туда попали?
— Сидел без работы. Через федерацию футбола помогли устроиться в «Анжи». Поехал в Махачкалу, встретился с президентом республики, он заинтересовался и дал мне возможность поработать. Это уже другая история.

— Так расскажите.
— Трудно работать с футболистами, которые месяцами не получают зарплату. На этой почве расцветают сдачи, договорные матчи.

— Сталкивались с этим?
— Думаю, не я один — многие с этим сталкивались в те времена. Не только в «Анжи» деньги не платили — много где зарплаты задерживали. А людям детей надо кормить. Я сам ходил и выбивал деньги для игроков: «Заплатите им хотя бы за месяц». Тяжёлые времена.

— Только из-за безденежья ушли?
— Так результата тоже не было. Мы проигрывали матчи, которые должны были выигрывать. Команда конкретно неузнаваемая была. Однажды поставил вопрос перед главой республики: «Неужели вы не видите, что игра сдана?». В то время столько сдач было — кошмар…

— А с футболистами не пробовали начистоту поговорить?
— Конкретно таких разговоров не заводил, но вопросы задавал: «Почему вместо того, чтобы выбить мяч вперёд, ты выводишь противника один на один?». Или: «Зачем делаешь пенальти вообще с нуля, на ровном месте?». Я и до руководства свои сомнения доносил: «Мне кажется, матч был проигран специально». Видимо, им это не нравилось. Поняв, что ситуация неисправимая, я попросил отпустить меня и уехал.

«Россия — это моя страна. Я за неё горло перегрызу»

— С какими чувствами сейчас смотрите новости из России?
— Я не знаю. По местному телевидению только шведская пропаганда идёт. В одно ухо впускаю информацию, из другого выпускаю. Россия — это моя страна. Я за неё горло перегрызу. Но какими бы ни были взаимоотношения, всегда страдают мирные люди, к сожалению. Я надеюсь и очень хочу, чтобы всё это поскорее закончилось.

— В Швеции вас ещё ассоциируют с Россией?
— Вопросы задают, но не углубляются. Что я им скажу? У меня нет русских каналов, и я не располагаю информацией из России. С друзьями детства мы тоже политику не обсуждаем — в основном житейские вопросы. Многие без работы остались. Перебиваются потихонечку.

— Споров на идеологической почве не бывает?
— Ни в коем случае. Все уже в возрасте, всем за 60 — что ж мы будем нервы друг другу портить? Говорим о работе, о здоровье. Что нужно перетерпеть это время, и, как бы там ни было, наступят лучшие дни.

— С украинцами из «золотой» сборной связи оборвались?
— В последний раз встречались в Москве перед пандемией, на 30-летие Олимпиады. Больше никакого общения нет.

— А действующие спортсмены должны нести ответственность за внешнюю политику государства?
— Моё мнение: спорт не должен страдать от этого. Мне очень жалко, что сейчас все российские спортсмены наказаны и не могут принимать участие в международных соревнованиях. Это, я считаю, очень глупо и неправильно. Как им теперь кормить свои семьи? На мой взгляд, политика не должна касаться спортсменов.

— Когда смотрите на происходящее, не посещают мысли: слава богу, что уехал?
— Нет. У меня по-прежнему ностальгия по России. Кроме футбола и съёмной квартиры, ничего в Швеции не держит. До пандемии я хотя бы раз в год мог съездить в Ярославль, встретиться с братом. А сейчас даже не знаю, как будут развиваться события. Что бы ни происходило в России, это всегда затрагивает моё сердце. Все мысли — о родственниках, которые там остались. Слава богу, у них всё хорошо пока, держатся.

— Вернулись бы, появись такая возможность?
— Ну а что? Дети выросли, разъехались, у всех свои семьи. Конечно, я бы вернулся и умер на родной земле. Там хоть есть кому похоронить. А здесь кому я нужен?

— Ну что вы так пессимистично?
— Хочется в Москву, повидать спартаковцев, брата. Годы-то бегут. Каждому прожитому дню радуешься. Проснулся, жив-здоров — и слава богу.