Каким футболистом и человеком был Фёдор Черенков — легенду Спартака и СССР вспоминают Дасаев, Родионов, Трахтенберг

4 октября 2014 года ушёл из жизни уникальный спортсмен. Кого-то любили в отдельно взятом клубном сообществе, кого-то — в городе или республике. Черенкова обожали по всему Союзу. Негласное звание народного футболиста СССР осталось за ним навсегда. Больше никому такого не присваивали.

В 10-ю годовщину смерти мастера вспоминаем его с людьми, для которых Черенков был не живой легендой, не лицом с экрана или обложки, не Фёдором Фёдоровичем — просто Федей. Их рассказы помогут чуть лучше понять феномен кумира миллионов, совсем не похожего внешне на супергероя.

«Жена Феди приготовила на ужин макароны с котлетами. Было вкусно»

Леонид Трахтенберг не играл с Черенковым в футбол, но знал его дольше и лучше очень многих одноклубников. На глазах у знаменитого журналиста и первого пресс-атташе в истории «Спартака» прошла, по сути, вся карьера полузащитника. И послефутбольные годы — тоже. Он один из немногих, кого интроверт Черенков пускал в свою квартиру — и в личную жизнь.

ー Как вы познакомились, Леонид Фёдорович?
ー Я видел Черенкова ещё до его прихода в основную команду и нередко сопровождал «Спартак» на выездные игры в качестве корреспондента «МК». Естественно, посещал все домашние матчи и «Спартака», и сборной, где впоследствии играл Фёдор. И хотя он был не очень словоохотлив после матчей, а тем более — до (тогда и не принято было брать интервью у игроков перед матчем), мне одному из немногих удавалось регулярно общаться с Черенковым. Например, после встречи сборных СССР и Польши мы с ним устроили, я бы сказал, не игроцкий, а тренерский разбор. И Фёдор в этом преуспел, скажу честно. Футболист, как правило, всё-таки оценивает матч с точки зрения своей игры или своих друзей. У него зачастую присутствует понятный субъективизм — он не тренер. Он умеет хорошо играть в футбол, но это абсолютно разные профессии. При всём уважении к Саше Мостовому, когда он ставит знак равенства между великими футболистами и тренерством, это заблуждение опровергается на раз. Иначе все великие футболисты становились бы тренерами, а игроки среднего уровня или же люди, вообще не игравшие в футбол, вроде Сарри, Моуринью или Тедеско, — нет.

Так вот, Федя меня поразил детальностью этого разбора. Он как бы встал над схваткой, словно сам не участвовал в игре, и по полочкам всё разложил. Открыл для меня такие вещи и ключевые фрагменты, которым я как журналист не придал значения. Поэтому меня совсем не удивило, когда Романцев в 1990-е добавил в компанию к себе и Ярцеву ещё и Черенкова. В тот момент я занял пост пресс-атташе «Спартака», и наши отношения с Федей стали ещё более плотными, чем прежде.

— Неформальное общение у вас было?
— Ещё в 1980-е после одного из матчей на стадионе «Торпедо» Фёдор пригласил меня к себе домой. Я уже не помню, нужно ли мне было взять у него какое-то интервью или просто пообщаться. Как сейчас помню, жена Черенкова приготовила на ужин макароны с котлетами — было достаточно вкусно. Федя был человеком доброжелательным, очень тёплым. Не могу сказать, что общительным, особенно с людьми, не входившими в круг его друзей, с которыми учился, вырос. И журналистов тоже держал на дистанции. Не был прямо совсем закрытым человеком, нет, с ним можно было общаться. Но никакого панибратства по отношению к себе не допускал никогда. Поэтому мне посчастливилось, как выражался, по-моему, Александр Сергеевич Пушкин, быть с Черенковым на короткой ноге. Тем более — речь о футболе.

ー Прекрасных футболистов было много, но только Фёдора называли народным. Почему?
ー Попробую объяснить. Знаете, вот выходит на футбольное поле человек, допустим, центральный нападающий. Или такая, как говорят, косая сажень в плечах, или дубина, которую не сломать, не оттолкнуть. И вдруг выясняется, что он не владеет навыками, чтобы, скажем, эффектно обыграть защитника, использовать едва ли не каждый голевой момент. И зрители обходят его вниманием и любовью. Хотя кажется: данные — супер, мощь, продавит и с мячом в ворота зайдёт. Но нет. Футбол ー игра гораздо более тонкая.

И тут среди крепких мужиков появляется на поле худощавый, субтильный Федя Черенков. Как говорят в народе, в чём только душа держится? Такое же ощущение у меня было, когда впервые увидел Владика Третьяка — в другой игре, в хоккее, в воротах ЦСКА. Честно говоря, я был в шоке, потому что мне казалось, что его сейчас раздавят, сомнут. А если шайба попадёт куда-то там — унесут на носилках, и на этом вся его карьера закончится, не начавшись. А оказалось ー ничего подобного. Вот этим «ничего подобного» он вытеснил из ворот, если мне не изменяет память, Витю Толмачёва. Для того чтобы в ту пору занять место в воротах ЦСКА, нужно было обладать недюжинным талантом и диким трудолюбием.

И Третьяка никто не смял. Не буду рассказывать дальше, каким он стал вратарём. Но для того, чтобы его открыть, увидеть в нём этого Третьяка, нужен был гений Тарасова. Я разговаривал со многими футболистами, с лучшим другом Черенкова Сергеем Родионовым. Проверял своё ощущение, гипотезу относительно появления Фёдора Черенкова.

— И к чему пришли?
— Мне было интересно, взял бы Романцев Черенкова в свою команду, появись Фёдор во времена тренерской карьеры Олега Ивановича. Да, во многих футбольных вещах вкус Романцева и Бескова совпадал. Недаром они играли в футбол, схожий с тем, который потом Круифф исповедовал в «Барселоне»: игра в касание и так далее. Когда Бесков говорил, что на своей половине поля только одно касание, а на чужой — можно два. Я спросил у Родионова: у других тренеров Черенков в ту пору начал бы играть? Сергей подтвердил мою гипотезу: если бы не было Бескова, мы бы не узнали Черенкова.

Я не напрасно сравнил Третьяка и Черенкова. Федя доказывал, что любой человек, независимо от своих природных данных, может стать не просто хорошим футболистом, но и звездой, кумиром. Влюбить в себя миллионы болельщиков и вместе с тем создавать ощущение личного знакомства.

— Расшифруете?
— Люди со всей страны приезжали на игру «Спартака» в 1980-е годы. И когда возвращались к себе во Владивосток, Хабаровск, Кострому или Питер, они говорили: был в Москве, ходил на «Спартак», видел Черенкова. В Союзе было 15 республик — сейчас 15 стран. И из них все 15 болели за свою команду — и за «Спартак». Или даже в обратной последовательности. Условно говоря, в Ереване болели за «Арарат» и «Спартак», во Фрунзе (сейчас — Бишкек. — Прим. «Чемпионата») — за «Алгу» и «Спартак» и так далее.

ー В Киеве-то вряд ли симпатизировали «Спартаку».
ー Не болели, но отдавали должное. Я разговаривал со многими футболистами киевского «Динамо», с Лобановским. Они с уважением относились к «Спартаку», многим по душе была эта игра. Андрей Шевченко подавал мячи Черчесову, когда «Спартак» забил четыре в Киеве и выиграл. Ему очень понравилась спартаковская игра, он запомнил её. По крайней мере, до того момента, когда мы с ним разговаривали на базе «Милана» в Миланелло. А Леонид Буряк говорил, что ему совсем не сложно было перестраиваться в сборной у Бескова, потому что этот, спартаковский, футбол ему был в удовольствие. Он говорил, что до 40 лет мог бы в него играть. Потому что в бесковском футболе не столько бегаешь ты, сколько мяч — от партнёра к партнёру.

ー Вычитал в книге Романцева интересную вещь: в Союзе перед каждым чемпионатом нужно было обязательно сдавать тест Купера. Со слов Олега Ивановича, если бы Черенков по-честному, как положено, их сдавал, «его бы не допустили ни к одному сезону».
— Возможно, марафон в 42 км он бы не пробежал. И нагрузок Лобановского не выдержал бы и не играл бы в киевском «Динамо». Но ведь он тоже играл в сборной Лобановского!

Я точно знаю одного футболиста из московского «Динамо», который по стилистике подходил киевскому «Динамо». Он пробыл два дня там, прошёл тесты, а Лобановский посмотрел на результат и сказал: «Нет, он не выдержит наши нагрузки, даже тренировочные». И этот футболист уехал обратно. Федя Черенков для сборной подходил. Лобановский видел в нём футболиста. Но не подходил для киевского «Динамо». Это лишний раз подтверждает мою теорию о том, что на тот момент его мог открыть только Бесков.

Да, он не бежал тест Купера, однако не играл от этого хуже. Ему хватало выносливости, чтобы на последних минутах решить исход матча с «Астон Виллой», на тот момент одним из ведущих клубов Европы. Именно он забил два гола, второй — на исходе игры. Выходит, и без теста Купера ему хватало запаса сил и их правильного распределения, чтобы быть полезным на протяжении всей игры.

«Перед «Андерлехтом» у него случился нервный срыв»

ー Драматизм судьбы — его болезнь, проблемы со сборной — тоже способствовал симпатии окружающих к Черенкову?
ー Я бы не назвал этой симпатией. Черенкова любили. Это разные вещи. Ещё до того, как с ним случилось это несчастье, Черенков покорил сердца миллионов людей, независимо от клубных симпатий. На него ходили везде, где бы ни играл «Спартак». Так когда-то боготворили Боброва. Не знаю, был ли Черенков последним игроком, которого так любили люди? Может быть, и так. Стрельцова тоже любили. Но его не успели полюбить до того, как он оказался за решёткой, а полюбили всё-таки после того, как он настрадался, как многие считают, незаслуженно. С Черенковым, слава богу, судьба распорядилась не так жестоко, но тоже ударила по нему очень серьёзно и сильно. Первый раз это произошло на моих глазах.

— Обострение болезни?
— Да. Это было в Тбилиси в преддверии игры с «Андерлехтом» (Кубок УЕФА, март 1984 года. — Прим. «Чемпионата»). До этого Федя провёл тяжелейший сезон. Он играл в трёх командах ー олимпийской сборной, первой и в «Спартаке». Можете себе представить эту нагрузку с учётом международных матчей? «Спартак» ведь каждый год играл в еврокубках. И во всех трёх командах Фёдор ниже своего уровня никогда не опускался. Естественно, это повлияло на его здоровье. Перед «Андерлехтом» у него случился нервный срыв.

— Как это было?
— В тбилисской гостинице. Федя всегда звонил жене с выездов, каждый вечер, а тут не позвонил. Всем, кто его знал, это показалось очень странным. Ну и помимо этого ещё были признаки того, что у Фёдора какой-то срыв. Последним поверил в это Бесков, но на тренировку его взял. На поле Черенков выглядел как ни в чём не бывало. Но в день игры или даже накануне врач сопроводил его к местному профессору. А тот порекомендовал врачу «Спартака», чтобы по возвращении в Москву Федю понаблюдали в стационаре. Утром клубный доктор зашёл в номер к Бескову, у которого я в это время находился. И сказал, что Фёдор себя хорошо чувствует и может играть.

— И что Константин Иванович?
— Спросил: «А ты даёшь гарантии, что по ходу матча с ним ничего не случится?» Врач признался, что таких гарантий дать не может. Мы в тот день ездили на экскурсию куда-то под Тбилиси, в горы. И Бесков меня попросил сидеть рядом с Федей — общаться с ним, уделить какое-то внимание. Федя сразу мне показался каким-то возбуждённым. А когда в автобус с разрешения Бескова вошли операторы тбилисского телевидения, с его стороны последовала неадекватная реакция.

— Кричать на них начал?
— Не буду расшифровать, но обычно он на это не обращал внимания — вошли и вошли. Прежнему Феде было бы до фонаря. Они хотели снять команду 30 секунд, но он нетипично для себя отреагировал.

— С «Андерлехтом» Черенков так и не сыграл.
— Он рассчитывал сыграть, но нужно было что-то придумать, чтобы его не травмировать морально. Сказали, что забыли его бутсы, поэтому он не может сыграть первый тайм. Мол, сейчас привезут из гостиницы… Хотя, повторюсь, он не должен был играть вообще.

Константин Иванович ко мне обратился: «Ты с задачей справился — опекай Фёдора. Посиди с ним первый тайм в раздевалке». Я честно сказал, что не могу, потому что мне отчёт надо передавать в газету, я матча не увижу, а телевизора в раздевалке тогда не было. Я же не мог сказать главному редактору, что в это время с Черенковым сидел. Тогда он попросил массажиста Гену Беленького с ним побыть.

Перед вторым таймом снова нужно было что-то придумать. Кто-то с Константином Ивановичем обсуждал, как объяснить Фёдору, почему он не выйдет после перерыва. Николай Петрович [Старостин] тоже участвовал. Придумали, что в протокол его неправильно записали, не под тем номером. Сказали: нам поражение засчитают, если выйдешь на поле. Не знаю, поверил Фёдор или нет, но он заплакал и пошёл в душевую. Я видел это своими глазами! Пошёл не мыться, а чтобы никто не видел, как он плачет. Так ему было обидно, он не привык сидеть на лавочке.

— В итоге сыграли 1:0, но этого не хватило.
— В первом матче, который закончился 2:4, нас судья прибил. У «Андерлехта» играли Шифо и Чернятински. Вот всё, что связано с Чернятински, связано и с судейством почему-то. Чёртик какой-то. Конечно, Фёдора на поле нам очень не хватало. Думаю, с ним «Андерлехт» прошли бы.

— Как жил Черенков?
— Очень скромно. Меня поразили декорации в квартире Николая Петровича Старостина, когда в августе 1979-го пришёл к нему домой на интервью для газеты. Я человек не избалованный, выросший в коммунальной комнате двухэтажного дома барачного типа, не придавал никакого значение гарнитурам и прочему убранству. Но тут был удивлён спартанскими условиями. У Феди тоже всё было достаточно скромно, как и у Старостина: только самое необходимое. Симпатично и со вкусом, но не музейного плана квартира, как я видел у некоторых футболистов даже не «Спартака». Они пользовались всеми своими возможностями, чтобы так обставить жилище. Даже думаешь, присесть на диван или нет, потому что он какой-то королевский, можно ли вступить в эту комнату без бахил. А у Феди всё было достойно, но скромно.

— В последние годы вы общались или он совсем ушёл в себя?
— Нет, почему ушёл в себя? Во-первых, мы с ним в «Спартаке» поработали где-то три года. Например, в 1995 году, когда выиграли шесть матчей из шести в Лиге чемпионов, он был помощником Романцева вместе с Ярцевым.

— Тяпушкин рассказывал, что он тогда функции тренера вратарей по совместительству выполнял.
— Да, и такое было. Он активный был, мы в футбол играли после тренировок на маленьком поле в Тарасовке. Обычно — команда Романцева и Ярцева против команды Черенкова. Я был джокером: мог играть и за тех, и за тех. И в обоих случаях восхищался Черенковым: мяч у него, а уже через секунду у тебя в ногах. Как он это делал? У него было что-то от Дэвида Копперфильда или Игоря Кио.

— Сейчас таких нет?
— Нет копий у таких игроков. Нет второго Круиффа, Марадоны. Можно говорить о Месси, но Месси — это Месси. Кто-то похож, кто-то ближе или дальше, но второго Черенкова нет и не будет. Потому он и народный футболист. Очень самобытный игрок. Я не видел похожих. Черенков только один.

— Вам запомнился последний разговор с ним или встреча?
— Мы работали в клубе на Красной Пресне. Это уже было во времена Карпина. Сидели в одном кабинете с Алексеем Матвеевым (директор клубного музея. — Прим. «Чемпионата»). Черенков до последнего дня приходил в клуб, мы общались. Правда, он уже был с бородой — для меня это было очень непривычно. В тот раз он что-то спрашивал про права, где и что пересдать. Он же до последнего ездил за рулём. Наверное, это была последняя встреча.

Но я хотел бы другой, более светлой историей закончить наш разговор.

— Я только за.
— Когда он поехал в «Ред Стар» вместе с Родионовым, у него был контракт на два года. После первого года обстоятельства сложились так, что на второй он туда не вернулся. «Ред Стар» мог потребовать от «Спартака» компенсацию, и УЕФА решил бы спор в пользу французского клуба. А они не только не подали бумаги о компенсации, но и заплатили ему деньги за второй год! При этом говорят, что французы — не самые широкие люди в мире. Так говорят, хотя французы мне симпатичны… И француженки тоже (улыбается)!

«Ты знаешь, Сергей, я, наверное, плохой футболист»

Сергея Родионова с Черенковым связывали не только сотни совместных матчей, но и настоящая мужская дружба. Считается, что именно Родионов был самым близким товарищем Фёдора.

— Как бы вы объяснили молодёжи природу сумасшедшей популярности Черенкова?
— Поскольку спартаковская академия носит имя Фёдора Фёдоровича, мы пытаемся донести до наших воспитанников, почему же, собственно, Черенков получил звание народного и как сумел влюбить в себя миллионы болельщиков даже других клубов.

— И в чём же заключалась его игровая и человеческая уникальность?
— Что-то одно очень сложно выделить — здесь совокупность качеств нужно рассматривать. Если говорить о футболе, то это был уникальный, даже, не побоюсь этого слова, гениальный мастер. То, что он делал на поле, не поддаётся никакому анализу и объяснению. Тем более что я, будучи, как вы сказали, его другом, много общался с ним. Во время подготовки к матчам, на всех выездах мы всегда жили в одном номере, много говорили о футболе в Тарасовке. Я спрашивал у него иногда: «Фёдор, как тебе удаются такие вещи?» А он отвечал: «Честно — не могу объяснить». Мне кажется, это и есть разгадка его гениальности. То, что он делал — это на каком-то подсознательном уровне.

— Сам он, по воспоминаниям товарищей, был крайне самокритичен?
— Самокритика — одно из главных качеств, позволивших ему покорить сердца людей. Всего один случай расскажу. Мы готовились к игре в Баку. И где-то после обеда Фёдор мне вдруг говорит: «Ты знаешь, Сергей, я, наверное, плохой футболист».

— Ничего себе.
— Я даже растерялся. Спрашиваю: «Фёдор, с чего ты взял-то?» А он: «Ну смотри, Константин Иванович нам говорит, что ещё до приёма мяча надо иметь несколько решений — два или три. Либо обработать мяч, либо отдать в одно касание, либо с уходом его принять. Должны быть варианты. А у меня нет таких решений!» Я просто опешил, а потом сказал ему: «Фёдор, если ты плохой футболист, то кто же тогда мы?!»

С его стороны это был не наигранный вопрос — он реально настолько самокритично подходил к себе и разбирал свои ошибки. Наверное, 90% тем в наших разговорах занимал футбол. Черенков обладал уникальной футбольной памятью — даже по прошествии двух-трёх лет мог воспроизвести какую-то комбинацию, которую другие, и я в том числе, просто не помнили уже. «Этот отдал туда, Гаврилов передал тебе, ты прострелил, а я мог бы сыграть и лучше». Это говорит о том, что он анализировал очень много действий, и своих в первую очередь. А из человеческих качеств нужно отметить его доброту, отзывчивость по отношению даже к посторонним людям. Где бы мы ни играли, люди постоянно стремились сфотографироваться, взять автограф у Фёдора. Хотя тогда ещё у нас официально не было профессионального футбола, он и к этому вопросу подходил очень профессионально. Понимал, что каждому болельщику должен уделить внимание в силу своей популярности и профессии. Хотя я знаю точно: то внимание, которое ему уделялось, Федю немножко тяготило. Но он выполнял свой долг и никому не мог отказать в какой-то просьбе.

К соперникам, судьям он тоже относился уважительно. Футбольный мир тесен, и все всё видели. Неслучайно приз джентльмена года носит имя Черенкова.

— На чужбине, во Франции, он в силу характера не прижился?
— Я стараюсь не говорить об этой теме много. Как сложилось, так сложилось. Фёдор проработал там с июля по декабрь. Но даже за такой короткий период времени сумел влюбить в себя аудиторию клуба «Ред Стар». И ребята относились к нему уважительно, потому что видели, какой большой мастер к ним приехал.

— Сейчас таких не хватает?
— Конечно. Футбол видоизменился, стал автоматизированным, что ли, заученным. А Фёдор предпочитал фантазию, импровизацию, основанную на высочайшей технике владения мячом, координации и видении поля. Решения, которые он принимал на поле, порою просто удивляли.

Мы и в девиз нашей академии вынесли цитату Фёдора Фёдоровича. Изначально она звучала так: «Живи футболом, играй красиво». С годами мы поняли, что чего-то здесь всё-таки не хватает — и добавили «и побеждай» перед последним словом. Для Черенкова важно было не просто победить, а сделать это красиво и эстетично, чтобы зрителю нравилось.

«Надо было ещё при жизни Черенкова фильм о нём делать — Федя бы порадовался»

Знаменитый вратарь Ринат Дасаев лучшее время в футболе провёл бок о бок с Черенковым. И один из немногих оставался на связи с Фёдором до последних дней его жизни.

— В «Спартаке» 70-80-х мы все были дружны, и Фёдор не исключение, — говорит Дасаев. — Болельщики полюбили его за характер, скромность и, конечно, за футбольные качества. На поле Черенков мог сделать всё что угодно: обвести, отдать пас, забить. Он играл красиво — за это и называли народным футболистом. Люди его очень любили, и мы, партнёры, ценили в команде.

— Его народность была в простоте и искренности?
— Конечно. Наверное, сыграла роль и его болезнь. Она-то пришла из-за того, что он играл за три команды. Конечно, ему было тяжело, организм сорвался. Но Фёдор превозмог проблемы со здоровьем, смог вернуться на поле и продолжил показывать классный футбол. Признавался лучшим футболистом страны. В том числе за мужество народ его и полюбил.

— Вам тоже он запомнился максимально самокритичным человеком?
— Конечно. Он редко что-то высказывал партнёрам, но был очень требовательным к себе. При этом не показывал окружающим свои переживания — всё держал в себе. Фёдор по жизни был достаточно замкнутым человеком, неохотно шёл на разговор. Наверное, эта закрытость тоже повлияла на его болезнь.

— Какой эпизод — игровой или житейский — сразу всплывает в памяти при упоминании фамилии Черенкова?
— Мы с Черенковым играли вместе с 1978 по 1988 год, и в каждом матче он показывал, что великий мастер. Но мне вспоминается игра с Португалией за выход на чемпионат Европы. На последних секундах Фёдор попал в штангу — не повезло нам. Однако местные его игру оценили. После матча великий Эйсебио приходил к нам в раздевалку за его майкой.

— В последние годы вы тесно общались?
— Да, мы работали втроём: Серёжа Родионов — главный, а мы с Фёдором — его помощники. Естественно, его смерть стала шоком для всех — и для нас, и для болельщиков. Когда человек в таком раннем возрасте уходит, это особенно тяжело. Жизнь — такая штука, непредсказуемая, не знаешь, когда тебя уберёт. Но мы до сих пор общаемся с его дочкой Настей. Сейчас посмотрим, что за фильм сняли. Кто видел отрывки — говорят, неплохой. Просто надо было это всё делать при его жизни. Федя бы порадовался. Уж он-то — заслужил.