— Расскажу вам ещё один интересный факт, — продолжает беседу Владимир Львович. — Касается он Хельмута Балдериса. Ведь если бы не хоккей, он мог стать блестящим одиночником. Вспоминаю его катание и думаю: из него бы действительно получился хороший фигурист. Катание у него было просто великолепным. Вы знаете, даже сейчас кто-то вряд ли сможет повторить его стиль. На коньках он был просто великолепен.
— Перенесёмся в 1972 год и вспомним первые встречи с канадцами, сильный ли был ажиотаж перед этими встречами?
— Матчи с канадцами вообще стоят особняком, но тогда это казалось чем-то недостижимым и далёким. Ходили легенды, дескать, канадские профессионалы умеют то, чего не умеют все остальные хоккеисты. Мне иногда даже казалось, что такой ажиотаж создавался специально. Хотя мы же встречались с канадскими командами. Правда, те хоккеисты уже не играли за профессиональные клубы. Наш Анатолий Тарасов всегда любил повторять, что если вы их не изобьёте, то просто не сможете выиграть. И парни, следуя указаниям тренера, всегда против канадцев старались играть очень активно. У «кленовых листьев» было много того, что мы и сейчас наблюдаем. В первую очередь — катание. Вот посмотрите, мы катаемся на полусогнутых ногах. Тут, видимо, остался тот советский фундамент хоккея. Высокая скорость в такой низкой посадке. А у североамериканцев другая техника. И сбить их с ног было крайне трудно. Этот стиль вырабатывался в Канаде годами.
— А вы не могли бы приоткрыть тайну переговоров с канадской стороной? Ведь тогда Тарасов получил разрешение у самого Хрущёва на встречи с родоначальниками хоккея. Это действительно происходило на каком-то вечере, когда Тарасов и Юрий Гагарин в очередной раз подошли к Никите Сергеевичу и попросили дать разрешение на встречи?
— Вы знаете, сам я свидетелем той беседы не был, но такие разговоры действительно были. При всём хорошем отношении к Тарасову, всё же он был немного конъюнктурен. Старался держать нос по ветру, чувствовал, что если проиграем канадцам, то это будет достаточно серьёзной оплеухой. И принимал попытки оттянуть момент встречи. Мы ведь могли и раньше с ними встретиться, но он затягивал события, считая, что мы не готовы к этим играм. Я вот думаю, что с середины 60-х мы могли запросто конкурировать с канадцами. Они ведь тоже люди, и с ними можно соперничать. Скорее всего, это прекрасно понимали и Бобров, и другие наше хоккейные специалисты того времени.
Писаревский: дебютный матч отработал с Озеровым
— Владимир Львович, вы помните свой первый телерепортаж?
— Да, очень хорошо помню. Это был 1963 год. Вообще же я был в этой системе уже с 1961 года. Помню, что сильно волновался перед эфиром, а работал я свой дебютный матч с Николаем Озеровым. У телевизионного репортажа всегда присутствует своя специфика. Комментарий должен обязательно совпадать с картинкой, ведь в этот момент телезритель видит то же самое, что и ты. У меня тогда был постулат Синявского, который мне всегда говорил: «Володя, если врёте, врите красиво». Поэтому всегда старался красиво рассказывать, правда, картинка иногда была другой. А ведь я начинал на радио, и переход на телевидение дался мне довольно трудно. Первое время больше молчал, а отдуваться приходилось Озерову. Работа на радио и телевидении сильно отличается, ибо радиорепортаж не терпит молчания и пауз. Здесь нужно постоянно что-то рассказывать. А на телевидении перед глазами картинка. Тут надо соблюдать пропорции, не отходить от того, что происходит на площадке. Но если вы подчеркнёте то, что видите на экране, и то, что видят телезрители, это может сыграть положительную роль. Ведь вы своим репортажем задаёте определённое направление, становитесь эдаким спортивным гидом в мире игры. Когда мы работали, присутствовало много патриотических ноток, нельзя было быть самим собой. Приходилось отталкиваться от определённых событий, контролировать себя. Это иногда сковывало. Мне вот очень нравились зарубежные комментаторы, которые были эмоциональны. Они буквально жили игрой. Говорили, что думают, не лезли за словом в карман. А вот наши комментарии, конечно, отличались.
— Цензура в те времена наверняка присутствовала?
— Цензура, разумеется, была. Вот Николай Николаевич всегда говорил, что слово — не воробей. Ну и так далее. Конечно, определённые ограничения имели место. И вот если человек работал, условно говоря, в системе «Зенита», то об этом говорить не стоило. Где он работает, где он числится, почему играет за это общество. И контролировали нас в этом плане достаточно серьёзно. Назначался обозреватель, который садился уже после матча и подмечал какие-то детали, которые были выгодны для начальства. Он, к тому же, мог всё трактовать по-своему. Затем всё обсуждалось это на разных «летучках», которые у нас периодически проходили и где нам объясняли, что говорить, а что не стоит произносить вообще.