Дождавшись, когда тренеры и массажисты разошлись по номерам, он достал из хозяйского шкапа пузырек с чернилами, ручку с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист бумаги, стал писать. Прежде чем вывести первую букву, он несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на суровый образ Батьки, по обе стороны которого тянулись полки с амуницией, и прерывисто вздохнул. Бумага лежала на скамье, а сам он привычно сидел перед скамьей в растяжке, во вратарской позе.
«Милый дедушка, Кари Ялонен! — писал он. — И пишу тебе письмо. Поздравляю вас с окончанием сезона и желаю тебе всего от господа бога. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался».
Виталька перевел глаза на темное окно, в котором мелькало отражение его лампочки, и живо вообразил себе Кари Ялонена, служащего хоккейным тренером в Нижнем Новгороде. Это маленький, тощенький, но необыкновенно юркий и
… Утром тренируются, в обед тренируются и к вечеру тоже, а чтоб какого-нибудь словака или американца остановить – этого от них не дождешься…
подвижной финн лет 52, с вечно серьёзным лицом. Днем он спит в тренерской или балагурит с заливщиками, ночью же, окутанный в куртку с оленем, ходит вокруг дворца профсоюзов и машет своей планшеткой. За ним шагает старый тренер Шапошников и вся пресс-служба «Торпедо».
Виталька вздохнул, умокнул перо и продолжал писать:
«А вчерась мне была выволочка. Хейккиля выволок меня за волосья на лед и отчесал шпандырем за то, что я пропустил от словаков пять штук. Защита вообще перестала играть, а эти словаки начали меня шайбами и клюшками в харю тыкать. Энхаэловцы надо мной насмехаются, называют рыжим, посылают в кабак за водкой и велят красть у соперников шайбы, а Хейккиля бьёт чем попадя. А защиты нету никакой. Утром тренируются, в обед тренируются и к вечеру тоже, а чтоб какого-нибудь словака или американца остановить – этого от них не дождешься. А спать мне велят в воротах, а когда все на смену уезжают, я вовсе не сплю. Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня из своей Финляндии домой, в Нижний, нету никакой моей возможности… Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру...»
Виталька покривил рот, потер своим блином глаза и всхлипнул.
«Я буду тебе все шайбы ловить, — продолжал он, — богу молиться, а если что, то секи меня, как сидорову козу или сразу меняй в „Автомобилист“. А ежели думаешь, должности мне нету, то я Христа ради попрошусь
«Я буду тебе все шайбы ловить...»
третьим вратарем, буду „Чайку“ тренировать, али заместо Никитки Беспалова в ХК „Саров“ пойду. Дедушка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было пешком в Нижний Новгород бежать, да на коньках тяжело. А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никому не дам.
А Хельсинки город большой. Дома всё господские и машин много, а зрителей нету и фанаты не злые. Морды хоккеистам бить тут ребята не ходят и во дворец без пропуска пущают…»
Виталька судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он вспомнил, как Мезин уходил из сборной огородами. Веселое было время!
«Приезжай, милый дедушка, — продолжал Виталька, — Христом богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня сироту несчастную, а то по моим воротам все колотят и защиты страсть хочется, а нападающие такие, что и сказать нельзя, всё плачу. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой… А еще кланяюсь директору Осипенко, генменеджеру Левицкому и Сакари Линдфорсу, а клюшку мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Виталька Коваль, милый дедушка, приезжай».
Виталька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за пару евро… Подумав немного, он умокнул перо и написал адрес:
На деревню дедушке.
Потом почесался, подумал и прибавил: "Кари Ялонену". Довольный тем, что ему не помешали писать, он надел коньки и, не набрасывая на себя майки с белорусским гербом, прямо в рубахе вышел на улицу…
Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал… Ему снился дворец профсоюзов. На лавке стоит дедушка Ялонен и читает письмо команде… Вокруг беснуются болельщики, и даже Шанцев кричит: «Коваль! Коваль!»
… Вокруг беснуются болельщики и даже Шанцев кричит: «Коваль! Коваль!»