По Овчинниковской набережной идёт начальник управления МВД по Центральному округу подполковник Очумелов в новой шинели. За ним шагает рыжий референт в капитанском чине, с планшетом в руке. Вокруг кипит жизнь, едут трамваи, гудят машины.
— Так ты кусаться, окаянный? — слышит вдруг Очумелов. — Ребята, не пущай его! Нынче не велено кусаться! Держи! А… а!
Слышен дикий визг. Очумелов глядит в сторону и видит: из офисного центра КХЛ, прыгая и оглядываясь, бежит молодой парень, почти ребёнок, с большим баулом и клюшкой. За ним гонится человек в накрахмаленной рубахе и свитере. Он бежит за ним и, подавшись туловищем вперёд, падает на землю и хватает пацана за ноги. Слышен вторично визг и крик: «Не пущай!» Из курилок на пороге высовываются сонные физиономии, и скоро около двадцатого дома, словно из земли выросши, собирается толпа.
— Никак беспорядок, товарищ подполковник!.. — говорит референт.
Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. У самого входа, видит он, стоит вышеписанный человек в свитере и, подняв вверх правую руку, показывает толпе окровавленный палец. На лице его как бы написано: «Ужо я сорву с тебя, шельма!», да и самый палец имеет вид знамения победы. В этом человеке Очумелов узнает известного журналиста Шевченко. В центре толпы сидит на асфальте и дрожит всем телом сам виновник скандала – молодой парень с клюшкой и сумкой, откуда вывалилась хоккейная форма. В слезящихся глазах его выражение тоски и ужаса. Он что-то бормочет на непонятном языке.
— По какому это случаю тут? — спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу. — Почему тут? Это ты зачем палец?.. Кто кричал!
"… из офисного центра КХЛ, прыгая и оглядываясь, бежит молодой парень, почти ребёнок, с большим баулом и клюшкой. За ним гонится человек в накрахмаленной рубахе и свитере. Он бежит за ним и, подавшись туловищем вперёд, падает на землю и хватает пацана за ноги. Слышен вторично визг и крик: «Не пущай!»
— Иду я, никого не трогаю… — начинает Шевченко, кашляя в кулак. – На КХЛ-ТВ, в программу «Трибуна», — и вдруг он меня ни с того ни с сего за палец… Вы меня извините, я человек, который работающий… Работа у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому — я этим пальцем, может, неделю на клавиатуру давить не смогу… Этого, товарищ подполковник, и в законе нет, чтоб от твари терпеть… Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на свете…
— Гм!.. Хорошо… — говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. — Хорошо… Чей человек? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как хоккеистов распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафую его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит хоккей! Я ему покажу кузькину мать!.. Елдырин, — обращается надзиратель к референту, — узнай, чей это игрок, и составляй протокол! Чей это человек, спрашиваю?
— Это, кажись, Медведева! — говорит кто-то из толпы. – Хоккеисты-то все его тут…
— Александра Ивановича? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто… Ужас, как жарко! Должно полагать, перед плей-офф… Одного только я не понимаю: как он мог тебя укусить? — обращается Очумелов к Шевченко. — Нешто он кинется на палец? Ты, должно быть, к хоккеистам в раздевалку лез и палец дверью прищемил, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб сорвать. Вы ведь, журналюги, известный народ! Знаю вас, чертей!
— Он, товарищ подполковник, камерой ему в харю, а тот — не будь дурак, и тяпни… Вздорный человек!
— Врёшь, кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Товарищ подполковник умный и понимают, ежели кто врет, а кто по совести, как перед богом… А ежели я вру, так пущай КДК рассудит. У него в законе сказано… Нынче все равны… У меня у самого брат в «Сарыарке» играет… ежели хотите знать…
— Не рассуждать!
— Нет, это не медведевский… — глубокомысленно замечает референт. – У Медведева таких нет. У него лощёные, сплошь миллионеры. Наверное, это скоропуповский, из ВХЛ. Они там в деревнях живут, дикие…
— Ты это верно знаешь?
— Верно, товарищ подполковник…
— Я и сам знаю. У Александра Ивановича хоккеисты дорогие, породистые, а этот – чёрт знает что! Ни росту, ни вида… подлость одна только… Куда этого хоккеиста девать?! Где же у вас ум? Ты, Шевченко, пострадал и дела этого так не оставляй… Нужно проучить! Пора…
— А может быть, и медведевский… — думает вслух референт. — На морде у него не написано, а по-русски он не говорит… Намедни, говорят, Иваныча с такими видели…
— Вестимо, медведевский! — говорит голос из толпы.
— Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто… Что-то ветром подуло… Знобит… Ты отведёшь его к Александру Ивановичу и спросишь там. Скажешь, что я нашёл и прислал… И скажи, чтобы его не выпускали на улицу, пока говорить не начнёт… Это, может быть, будущий Гретцки, а ежели каждый свинья будет ему в нос камерой тыкать,
… И скажи, чтобы его не выпускали на улицу, пока говорить не начнёт… Это, может быть, будущий Гретцки, а ежели каждый свинья будет ему в нос камерой тыкать, то долго ли испортить. Лимитчик — нежная тварь…
то долго ли испортить. Лимитчик — нежная тварь… А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..
— А вон пресс-служба идёт, его спросим… Эй, Лёша! Поди-ка, милый, сюда! Погляди сюда… Ваш?
— Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало! – заметил, подойдя, начальник пресс-службы КХЛ Лапутин. – У нас все известные, знаменитые и богатые…
— И спрашивать тут долго нечего, — говорит Очумелов. – Точно скоропуповский, из какой-нибудь Пензы! Нечего тут долго разговаривать… Ежели сказал, что вэхаэловский, стало быть, вэхаэловский… Дать по башке, на вокзал и домой.
— Это не наш, — продолжал Лёха. — Это Тимченко, что намеднись приехал. Он с собой из Финляндии привёз…
— Да разве Геннадий Николаич приехали? И чухонца с собой привезли? – спрашивает Очумелов, и всё лицо его заливается улыбкой умиления. — Ишь ты, господи! А я и не знал! Погостить приехали?
— В гости…
— Ишь ты, господи… Соскучились по хоккею… А я ведь и не знал! Так это ихний хоккеист? Очень рад… Возьми его… Паренёк ничего себе… Шустрый такой… Цап этого за палец! Ха-ха-ха… Ну, чего дрожишь? Здесь тебе не Хельсинки, а Москва.
Лапутин поднимает хоккеиста, берёт баул и идёт с ними ко входу… Толпа хохочет над Шевченко.
— Я ещё доберусь до тебя! — грозит ему Очумелов и, запахиваясь в шинель, продолжает свой путь по Овчинниковской набережной.