Елена Леонтьевна встречает меня у калитки, позади неё лают собаки. «Не ругайтесь», — строго и одновременно ласково говорит она им и провожает меня во двор. Аккуратные дорожки, лавочки, качели, яблони, беседка, утопающая в зелени… Мы проходим туда, и со всех сторон на нас смотрит с фотографий Александр Галимов. Вот он с отцом на охоте, вот с дочкой Кристиной, вот с друзьями на празднике. В соседней комнате — целая коллекция клюшек — Ковальчука, Дацюка, Овечкина, Мозякина, которые развешаны в окружении охотничьих трофеев. «Конечно, тут не все фотографии, иначе вообще всё обвешивать надо. Пока успокоились на этом».
«Заживо нас никто не закопает, а жить как-то надо. Никто не знает, что творится у нас внутри»
— У вас такой чистый светлый голос, что и не скажешь, что вы такое пережили, — удивляюсь я.
Голос действительно девичий и заботливый, от Елены Леонтьевны — да вообще от всего вокруг — веет теплом и радушием. Неудивительно, что к ним в дом все тянутся — бывшие и нынешние игроки «Локомотива», Сашины друзья.
— Многие говорят: как вы, что вы? Мы живём ради нашего сына. Заживо нас никто не закопает, правильно? А жить-то как-то надо… Да, мы улыбаемся, но никто не знает, что творится у нас внутри. Где-то поплачем, где-то посмеёмся. Жизнь идёт, и идёт, и идёт…
Первый год я вообще практически не помню. Постоянные таблетки, уколы… Очень благодарна врачам МЧС, которые работали с нами после трагедии, дай им бог здоровья. Они прописали таблетки, потому что меня постоянно трясло. Первые месяца два слёзы лились безостановочно, а потом пропали, и меня трясло.
Я лет пять точно его ждала… Что сейчас откроется дверь, и он войдёт. Несколько раз даже вскакивала от шорохов, и собаки ещё лаяли так ласково. Потом начинаешь осознавать, что его уже не вернуть, и наша жизнь с ним, такая короткая, уже никогда не повторится.
Я периодически пью таблетки, с августа снова начала. Впереди сентябрь, начинается дрожь внутри, озноб, холод. Непонятное чувство. Папа у нас тоже на таблетках… У мужа здорово сахар подпрыгнул после Саши, на стрессе. Слава богу, последние два года стали пить таблетки, до этого вообще ничего. Говорит: «Сколько мне суждено, столько и проживу». Вообще не хотел лечиться.
Гера — Саидгерей Зинурович — заходит в беседку. Здороваемся, он улыбается, но не присоединяется к нам. В эти дни в дом Галимовых журналисты приходят чуть ли не каждый день, и я понимаю, что Гере тяжело в который раз переживать трагедию заново. Елена Леонтьевна объясняет, что у него с Сашей была особенная связь. «Они друг без друга не могли. Хотя говорят, Саша на меня похож внешне, но родимые пятна у них одинаковые с папой. И по характеру, и интересы, всё».
«Заходишь в его спальню, и с каждым разом всё больше осознаешь, что здесь никого не будет»
— Все говорят, время не лечит.
— Правильно все говорят. Просто живём, потому что надо. Мы с мужем живём ради памяти сына. Да, есть друзья — его, наши — они всегда к нему заезжают, но могилку обиходить — это на нас с мужем. Ничего не хочу сказать, у нас есть хороший друг Миша, он — золото. Всегда звонит: «Тёть Лен, дядь Гер, я уже всё почистил на могиле, всё хорошо». Но у них свои семьи, дети, заботы, не хочется никому создавать проблем. Поэтому пока мы живы, будем стараться что-то делать, обновить. В этом году покрыли сусальным золотом надписи на памятнике, это на всю жизнь. На следующий год тоже есть планы.
— В комнате его часто бываете?
— Постоянно захожу. Это была его спальня, два года мы там вообще ничего не трогали. Немного напрягало, что заходишь туда и ждёшь, что там кто-то должен быть. И с каждым разом всё больше осознаёшь, что здесь уже никого не будет. То ли Ваня Непряев приехал, то ли Гриша Шафигулин, я говорю ребятам: «Не знаю, что делать с комнатой». Они предложили сделать её как память о Саше.
Позже Елена Леонтьевна провожает меня в дом, где всё напоминает о сыне. В его комнате — портрет во весь рост, на полках разложены памятные вещи — его телефон, который нашли в реке спустя два года после катастрофы, сертификат о присвоении звезде его имени, под стекло убраны медали, рядом чемпионские кепки Саши Овечкина и Володи Тарасенко. На первом этаже висит календарь, который Галимовы заказывают специально. Те же месяцы, те же числа, только фотография маленького сына на обложке и год берёт отсчёт не с января, а с сентября.
«На кладбище он часто давал о себе знать»
— А был момент, когда почувствовали, что отпустили его? — На этот вопрос Елена Леонтьевна качает головой.
— И никогда не будет, он всегда с нами. Когда собираемся с друзьями, заводим разговор, и постоянно то где-то что-то упадёт, то что-то стукнет. Один наш друг, Иван Викторович, всегда на это говорит: «Сань, ну ты молодчик, опять к нам пришёл!». Все его чувствуют, не только мы.
Сестра моя приезжала с Украины, спала в комнате Саши, утром рассказывает, что проснулась от того, что её кто-то гладит по голове. Говорит: «Села, спрашиваю: «Сань, ты здесь?» — и тишина».
На кладбище он часто давал о себе знать. Первые годы у нас там жила белая ласка под покрытием. Приходим — она встанет, посмотрит на нас, уйдёт. Мы побудем, уходим — она опять появляется, посмотрит на нас и пойдёт.
Каждую годину, когда мулла начинает читать молитву, из-под могилы всегда выбегает мышка и сидит рядом с ним, перебирает лапками. А в цветах птица вила гнездо на кладбище, только последние четыре года яиц не было. Голубые яйца откладывала, говорят, такие только у дрозда.
В том году зимой приходим — сидят три котёнка прямо возле Саши, видать, кто-то выбросил. Звала их, но они дикие, убегают. У нас две собаки были — алабай Уся умерла через полгода после Саши, рак. Врачи сказали, это от большого стресса, она выла и головой стучалась всё время.
А вторую собаку, лайку, машина сбила, когда та перебегала дорогу. У нас остался только кот, Саша назвал его Кусайчиком за то, что он всё время кусался. Саша ногу поднимет, он у него повиснет на носке зубами и висит. Он у нас умер в том году. Собак не хотели больше, но Илья Горохов подарил алабая, а друзья Геры по охоте подарили охотничью, так у нас опять появилась живность.
«Постоянно разговариваю с Сашей, рассказываю, что у нас нового»
— Снится Саша?
— Снился года три. Может, потому, что я первое время постоянно ревела по ночам, а он успокаивал. Сейчас бывает, слышу его голос, начинаю его искать и просыпаюсь. Все говорят, хорошо, если не снится.
— Чувствуете, что он рядом?
— Я постоянно с ним разговариваю, рассказываю, что у нас нового. Ребят собираем на день рождения, так сейчас приходится постоянно напоминать: «Ребят, давайте потише смеяться, нас ведь многие не поймут». Все начинают говорить, а Саша-то компанейский, заводилой был, шутил, анекдоты, приколы вечные. Начинаем это вспоминать, и грустного нет.
— К расследованию возвращаетесь мыслями, ищете правду?
— Это наше русское авось… Если бы они выполнили всё по инструкции. Проехал пилот место принятия решения, понимает, что не взлетит, так остановись! Воткнулись бы носом, но все бы были живы. А они, наверное, подумали, что им по шапке настучат… Я считаю, это судьба. Назначили кого-то виновным… В Туношне стоим как-то, с пилотами разговорились, один из них тоже сказал, что это авось. Один на газ жмёт, другой — на тормоз… Это человеческий фактор.
Батюшка сказал, значит, он там нужнее, чем здесь. Я спрашиваю: «А можно хоть посмотреть, как там у них?». Все говорят, что там хорошо, а я не верю… Мне очень тяжело в храме. На сороковой день меня оттуда вывели, на годовщину сама вышла, как почувствовала, что меня повело. Не знаю, почему такое состояние. На службы я хожу 7-го числа, понимаю, что мне надо. Стою перед иконами и спрашиваю: «Господи, за что?», и после этого мне всегда становится плохо. Уже думаю, в этом году не буду спрашивать…
«Зачем эти пять дней были нужны? Пять дней такой жизни, никто не знает, как это»
— Почему так? Почему вы остались, а он ушёл?
— Может быть, судьба? Поговорив со многими родителями, особенно мамами, мы поняли, что они все торопились жить, все хотели, чтобы у них было всё самое лучшее, всё и сразу. После первой годовщины приезжал к нам отец Маккриммона, и его сын тоже торопился. Спрашивал сына, зачем он в Россию едет, там же медведи водятся. А тот отвечал: «Пап, ну я медведей-то не видел».
Говорят, что богу угодно… Я разочаровалась… Саша ходил и под богом, и под аллахом. Зачем эти пять дней были нужны? Нам тяжелее всех, все говорят. Пять дней такой жизни, никто не знает, как это…
Мы все были уверены, что он выживет, он же очень сильный. Всего добивался сам. И если сказал, что сделает, то делал. И больно ему было, и не доверяли поначалу. Были разговоры в духе «Давай бросим», но он стоял на своём, говорил: «Мам, я докажу всем, что я это могу». Благодарны Владимиру Вуйтеку и Кари Хейккиля, что они в него поверили, дали открыться.
— Торопились жить — значит, они свои жизни целиком прожили?
— Может быть, хотя он же контракт на четыре года подписал. А ведь у него предложений много было — Казань, Динамо, Магнитогорск. Но он пошёл к Юрию Николаевичу сам разговаривать, без агента. Потом звонит: «Мам, сейчас отправлю за вами машину, приезжайте, будем отмечать». Я не понимаю, что за праздник. Было 30 апреля, но день рождения-то у Саши только 2 мая. Намекает: «Мам, что творится в хоккейном мире 30 апреля? Контракты заканчиваются и другие подписывают». Я говорю: «Хочешь сказать, ты контракт подписал? И с кем?». Он мне: «Мам, даже не сомневайся, со своим любимым клубом. На четыре года». Ого, говорю, а зачем так много?
Объясняет: «Ну смотри, Кристинка сейчас маленькая. Через год Маринка должна забеременеть, родить сына. А если дочка, будем стремиться к сыну. Ей будет тяжело, мы все здесь рядом. А потом уже будет видно, можно будет думать». Такие были планы.
«Я не боюсь уже ничего, что будет, то будет»
— С внучкой нет общения?
— Ей 12 лет было в апреле, — голос Елены Леонтьевны, преисполненный грустью, совсем затихает. Она переводит взгляд на фотографии, где её сын с дочкой. «Они у нас везде — просыпаешься и сразу их видишь». Она покорилась тому, что её лишили общения с единственной оставшейся частичкой Саши в этом мире, но куда деть переполняющую любовь? Она направляет нерастраченную заботу на других игроков, которые называют её мама Лена.
— Сейчас мы перестали с мужем спорить. Соседи молодые вот ругаются, я жене говорю: «Свет, ведь жизнь такая короткая, ну уступите вы кто-нибудь друг другу!». Они могут по неделе не разговаривать, это ж полжизни так может пройти.
Мы сейчас всё делаем вместе, хотя раньше-то мы работали, но ещё при Саше перестали. У отца проблема со спиной, Саша сказал: «Бать, хватит, занимайся домом». Мы тогда его строить начали. А когда Марина забеременела, Саша и мне сказал: «Хватит работать, ты нам нужна помощницей. Вы не будете ни в чём нуждаться, денег нам всем хватит».
— Своё обещание он выполнил.
— Сейчас думаешь: всё есть, всё можем себе позволить. Но оно нам просто не надо. Когда Саня маленьким был, хотелось ему и кроссовочки купить хорошие, и джинсики. Что-то кроили, что-то откладывали, чтобы он был не хуже других. А сейчас — ну, живём… Съездим, отдохнём, он хотел, чтобы мы ездили. Сейчас-то, с пандемией, уже никуда. Я не боюсь уже ничего, что будет, то будет. У меня после трагедии обострились проблемы со здоровьем на фоне стресса. Но раз всё прошло, значит, я там не нужна. Значит, я пока должна быть здесь, время ещё не пришло.
Нам все звонят — и Сашины друзья, и ребята из воссозданного «Локомотива». Серёжа Плотников, Егор Яковлев, Даня Апальков. Стали с ним общаться, и до сих пор, хотя все уже в разных клубах. Все звонят, интересуются здоровьем. Нет такого дня, чтобы кто-то не позвонил.
«Все к нам постоянно приезжают, мы редко бываем одни»
— Хоккей смотрите?
— Многие не ходят, а мы ходим на все матчи «Локомотива», мы этим хоккеем живём. Мы же всю жизнь в хоккее! Болеем, команда у них сильная, но чуть-чуть не хватает. Может, они ещё молодые.
— А молодёжь ярославская с вами общается?
— Красковский, Коршков, Ильенко — все постоянно к нам приезжают.
— Как проходит ваш обычный день?
— Встали, позавтракали, стиралку загрузили, посуду помыли, доехали до города, встретились с друзьями. Вечером кто-то позвонит: «Тёть Лен, можно, мы к вам в баньку приедем?». Начинаешь готовить, хочется же их чем-то побаловать. Народу к нам много ходит, мы редко бываем одни. Даже скучно становится, если никто не приезжает. Но звонят каждый день всегда, а на выходных только успевай ворота открывать.
Мы живём, потому что у нас постоянно люди, какие-то движения. Позавчера Егору Яковлеву шайба в ухо попала, вчера весь день Гера созванивался с ним. Потом Эмиль Галимов звонит, с ним поболтали, такая карусель.
— Бывают дети полка, а вы, получается — родители полка?
— Многие родители тоже спрашивают, не устаём ли мы. Но если я устаю, то говорю: «Ребят, я сегодня ничего не буду делать. Вы приезжайте, но сами всё делайте». И они отвечают: «Мам Лен, не проблема, ничего не надо».
— Мам Лен?
— Да, многие так меня зовут. Мальчишки из «Локомотива» либо сюда приезжают, либо в городе встречаемся. На следующий день идём на хоккей, надо же ребятам в дорогу что-то собрать. То мясо запеку, то колбаски какой сделаю. Этим и живём.
«Не сложилось своего сберечь, может, сможем другим помочь»
— Думаете, Саша вами гордится?
— Вроде мы себя хорошо ведём. Думаю, он сейчас доволен. Он не любил, когда я плакала. В душе всегда это понимала, но всё равно слёзы текли.
— Жизнь есть?
— Проходит время. Плывём по течению. Ну что нам, закрыться в четырёх стенах? У мужа в январе юбилей, до этого два юбилея не праздновали — сначала Саша погиб, потом проблемы со спиной у Геры были. Говорю ему: «В этом году надо сделать праздник, иначе Саше это не понравится».
На первую годовщину сказала всем ребятам, что никого звать не буду, но мы всегда их ждём и 2 мая, и 12 сентября. Первые годы по 140-180 человек приезжало, сейчас 70-75, тоже очень много. На могилу к Саше народ идёт, даже незнакомые люди не проходят мимо, всегда заходят к Сане. И деревня вся помнит, и весь город. 7 и 12 сентября у него на могиле много народу. Юрий Николаевич молодец, всегда всех собирает на годовщину.
Хотели провести турнир в Ярославле, но нас только кормили завтраками. Казань предлагала провести турнир, но он же здесь играл. В Некрасовском, это в области, проходит турнир. Саша ещё с Андреем Коваленко и Денисом Гребешковым ездили туда мастер-классы проводить. Сейчас там выстроили дворец, в феврале там проходит турнир памяти. Дети играют, ветераны.
Я считаю, что надо говорить. Многие спрашивают, зачем седьмого играть. Но погибли наши дети, нынешней молодёжи тогда было 7-10 лет, им это сейчас ни о чём не говорит. А теперь они могут узнать, что у них была такая команда, что случилась такая беда.
По ярославскому ТВ как-то проходил опрос, спрашивали, кто такой Иван Ткаченко. Молодёжь лет по 16-17 отвечала, что это космонавт или учёный. Они даже не знают, что погиб хоккейный «Локомотив». Чем больше будут вспоминать, тем больше люди будут помнить. Молодёжь вся в гаджетах, тиктоках, лайках. Надо, чтобы люди не забывали.
Мы так всегда жили, и сейчас хочется чем-то помочь, подсказать. Не сложилось своего сберечь, может, сможем другим помочь. Жизнь идёт…
Вокруг них, в их доме действительно кипит жизнь, и забота о других даёт им смысл идти дальше. На самом видном месте в комнате Саши стоит книга, которую супруги Галимовы сделали в память о сыне. На обложке Саша стоит с гордо поднятой головой на чёрном фоне, а сзади буквы «Галимов… Жизнь… Хоккей».
Я прощаюсь — собаки уже не лают, только с любопытством смотрят вслед. Выхожу на дорогу и поднимаю глаза — в небе летит самолёт. Мне кажется это символичным, достаю телефон сфотографировать. Но не успеваю — он уже скрылся за деревьями.
Другие материалы спецпроекта «Чемпионата» к десятилетию гибели «Локомотива»