Большое интервью с Геннадием Габриляном – работа с Марией Ласицкене, стремление к мировому рекорду, Олимпиада-2024

Мария Ласицкене – одна из крутейших спортсменок планеты, трёхкратная чемпионка мира в прыжках в высоту, победительница в драматичной схватке за золото Олимпиады в Токио, звезда лёгкой атлетики и российского спорта.

Но ничего этого, наверное, не было бы без Геннадия Гариковича Габриляна – бессменного тренера чемпионки. За почти 20 лет работы с Машей он создал уникальную систему подготовки, благодаря которой его подопечная на протяжении долгих лет остаётся сильнейшей прыгуньей в высоту в мире.

В большом и обстоятельном интервью «Чемпионату» Геннадий Гарикович рассказал о своём уникальном тренировочном подходе, о том, как отстранение от международных соревнований влияет на Ласицкене, и почему именно она – олимпийская чемпионки и сильнейшая прыгунья в высоту в мире.

• «Сейчас приходится работать вслепую»
• «Я придумывал свою систему бессонными ночами»
• «В стрессовом состоянии человек способен на чудеса»
• «Когда Маша выигрывала, я сидел без эмоций»
• «Маша, выходя в сектор, перерождается в льва»
• «Могу похвастать, что и в музыке у меня есть своя система»
• «Маша была готова выступать на чемпионате мира»
• «В этой ситуации трудно верить в хорошее»

«Сейчас приходится работать вслепую»

– Геннадий Гарикович, сезон-2022 прошёл без международных стартов. Над чем вы с Машей работали в таких непростых условиях?
– В первую очередь изменилась психология подготовки. Сейчас абсолютно другие цели, горизонты и препятствия. Но за семь лет мы к этому уже адаптировались, это как бег с препятствиями, и сезоны, подобные этому, у нас уже были. Сейчас у нас есть только одноуровневые по своей психологии старты. Они отличаются названиями, значимостью, но очень похожи друг на друга.

Обычно есть технические и психологические старты. После больших стрессовых соревнований я использую технические старты в виде восстановительных мероприятий, нацеливающих на следующие психологические старты. Именно они показывают результат, и становится понятно, что делать дальше, используя технические старты, где Маша по большей части борется сама с собой.

А сейчас всё однотипно, и каждый выход на старт – технический, и нет того, после чего нужно восстанавливаться. В этом есть своя сложность, получается, что мы работаем вслепую, и целый сезон мы не видим результата. В нашей системе для понимания результата обязательно нужен психологический старт, где есть с кем бороться, есть соперницы, большие высоты и полный стадион. К сожалению, на наших стартах это встречается очень редко. Но мы надеемся, что это всё станет подготовкой к дальнейшим психологическим стартам.

– И когда же будет ближайший психологический старт?
– На этот вопрос никто не может ответить. Сейчас очень сложная ситуация, как было и несколько лет назад, когда российскую лёгкую атлетику не выпускали на зарубежные старты, и многие спортсмены и тренеры задавали себе вопрос – а к чему готовиться? В никуда. А ведь у нас большая армия спортсменов, у которых нет нейтрального статуса. И на сегодняшний день это приговор.

Мы для себя нашли выход из положения, как бы подсознательно адаптируясь к ситуации, мы намечаем себе определённую цель. Например, нашей прошлой целью были Олимпийские игры в Токио. И мы шли к этому от старта к старту, от сезона к сезону, независимо от того, какой был сезон – выездной или мы сидели дома, этот маячок у нас был. Ради него мы работали и шли к этой цели, и, как оказалось, не зря. Мы вышли на определённый рубеж, ворота открылись, Маша выехала и заняла первое место. Я надеюсь, что подобная ситуация повторится и сейчас. Сейчас этот маячок – Олимпиада в Париже, и мы концентрируемся именно на ней. Все наши технические старты я адаптирую в строительный материал, с помощью которого выстраиваю подготовку к 2024 году.

К сожалению, сейчас есть подножки, когда спортсмен готов к стартам, но ему не дают реализовывать и видеть свои сегодняшние возможности. И приходится работать вслепую. Пока что мы угадывали. Я боюсь зарекаться, но цель обозначена, хотя реализация этой цели – затаённая штука, и мы только держим кулачки и относимся к этому как к хрустальной вазе – очень бережно.

– Искусственно сделать российские старты психологическими возможно?
– Пока не получается. В системе, по которой мы с Машей работаем, основное условие – это соперник. То есть не борьба с какими-то внутренними амбициями и потребностями, а именно раздражитель в виде соперника, и желательно, чтобы он был ещё и сильнее. Тогда Маша начинает делать чудеса. Были моменты, когда Маша и одна была способна прыгать большие высоты, но тогда она несколько лет проходила и обкатывала всю эту школу, была непрерывная подготовка от старта к старту. А сейчас старты, включённые в нашу систему соревнований, нельзя назвать психологическим.

– То есть бороться с цифрами и, например, результатами, показанными на чемпионате мира, не получится?
– Ни в коем случае. Цифры для меня сейчас второстепенны, потому что нет основной составляющей – психологического статуса старта, основная деталь которого – это соперник. Маша – спортсмен, она должна бороться с кем-то.

«Я придумывал свою систему бессонными ночами»

– Можно ли сказать, что на российские старты Маша подсознательно выходит с мыслью, что она сильнее всех, поэтому и нет нужды выкладываться?
– Тут другая история. Я с детства Машу настраивал, что на каждый старт нужно идти как в первый и последний раз. Это ответственный экзамен, к которому готовишься с полной отдачей. Идёт Маша на Олимпийские игры или готовится к техническому старту, где нет большого соперничества, она делает это с полной отдачей, которая заключается не в цифрах, а во внутренней ответственности.

Но конечно, уже понятно, на каких высотах девочки плюс-минус закончат соревнования. Маша начинает с 1,85 м, и в этом трудность адаптации к этим стартам, потому что ей приходится очень долго ждать своей начальной высоты. Недавно Маша так просидела больше часа. А делать разминку и пробные прыжки во время соревнований – это неправильно. Когда она начинает, остаётся всего несколько девочек. Бывало даже так, что Маша начинает, когда все уже закончили, но это редкость, потому что у нас сейчас девочки — умницы, начали улучшать результаты. Мы болеем и радуемся за них.

Честно говоря, когда я смотрю на девочек, которые прыгают уже, например, 1,92 м или 1,94 м, я думаю: «Бери, бери, бери!». Во-первых, я за них болею, потому что это наши девчата и наши коллеги, плюс я хочу, чтобы у Маши было соперничество. Казалось бы, девочки сейчас не возьмут, и это хорошо – у Маши уже есть первое место, но меня больше удовлетворяет борьба. Пускай она даже дольше продолжится. И как раз на зарубежных стартах таких моментов больше, там Маша начинает подсознательно просыпаться на тех высотах, до которых здесь даже не доходит. Пример тому – старт на Кубке Москвы — Мемориале Владимира Куца. Маша начала прыгать с 1,85, потом прыгнула 1,88 и осталась одна. Я подсказал Маше, чтобы она прыгала 1,95, чтоб потом попробовать 2,00 или 2,01. И тут Маша сбивает. Вроде, летит, но сбивает пяточками. Внешне может показаться, что это нерасчёт, но на самом деле она просто ничего не чувствует, не ощущает борьбы, и это выливается в то, что она сбивает.

Она осталась недовольной стартом, к которому готовилась, к которому шла. Но мы понимаем, что она не виновата. И Маша, и я знаем, что, если сейчас дать ей условия психологического старта, картина будет совершенно другая.

Технические старты без психологических закладывают определённые стереотипы. Спортсмен привыкает к этим стартам, к этому режиму, и вырваться из него сложно. И обычно, когда начинают открываться ворота, приходится преодолевать этот барьер, в этом тоже есть определённая сложность, по сравнению с тем, если бы был просто маршевый путь.

Я как раз и отвечаю за все эти привычки и стереотипы. В эти застойные моменты, когда по не зависящим от нас обстоятельствам в подготовке есть только технические старты, когда всё идёт монотонно, в тренировочном русле, я придумываю определённые установки, которые должны сберечь Машу от этого привыкания и дезадаптации от маршевого режима.

– Можете привести пример?
– Конечно. Я придумал систему закладывания информации спортсмену в подсознание, минуя сознание. С этой темой я работаю давно. Обо всём этом подробно рассказываю при общении с тренерами. Эту систему прекрасно знает Маша, потому что мы с ней совместно это всё изобрели. Машина задача – выполнять, а моя – направлять и давать условия для выполнения её работы.

Я это придумывал бессонными ночами, перебирал варианты, чтобы найти правильный, который будет работать – за этим есть целая история. И таких вариантов у нас несколько, два из которых стали для нас с Машей судьбоносными. Когда казалось, что выхода нет – находили.

Именно система закладывания движений, закладывания информации в подсознание, минуя сознания, способствует тому, что у неё нет осмысленных действий, то есть работает только подсознание. И та деятельность, которая была заложена в подсознание, в стрессовой ситуации может открыть все внутренние резервы. А когда нет стрессовой ситуации, этот механизм не работает, и тогда мы видим обыкновенную Машу, которая работает в тренировочном режиме.

В стрессовой ситуации в кровь выделяется адреналин, а моя система способствует тому, чтобы преимущественно выделялся норадреналин. Адреналин – это гормон, который имеет защитную функцию, чтобы человек в критической стрессовой ситуации не получил травму, это сдерживающие эффекты, они позволяют работать внешним и внутренним антагонистам. Когда человеку страшно, он сковывается, а норадреналин способствует убиранию всех антагонистов. Вопрос, гормон это или нет, спорный, но норадреналин считается гормоном смелости, и в момент, когда у человека выделяется норадреналин, он готов на чудеса, которые рождаются именно в стрессовой ситуации. У него нет ни внутренних, ни психологических, ни внешних антагонистов.

Это то же самое, что воришка яблок, который убегает от сторожа с ружьём. В этот момент воришка способен перемахнуть через такой забор, на какой его ни один тренер никогда искусственно не натренирует.

Моя задача, чтобы этот эффект сработал на соревнованиях.

Это моя находка именно в высоте, именно в работе с Машей. Я перечитал очень много работ, где речь идёт о том, чтобы информация закладывалась в подсознание, минуя сознание, и везде говорится, что это возможно только в двух случаях: первый – когда младшие подражают старшим, и второй – с помощью гипноза. А я нашёл ещё один способ использовать это в прыжках.

«В стрессовом состоянии человек способен на чудеса»

– Звучит необычно. Но пока непонятно, как это работает на практике.
– Мой подход уникален тем, что ни одного указания, типа «быстрее пробеги через маховую ногу», «держи плечи» и так далее напрямую через сознание я Маше не даю. Даю второстепенные указания, которые Маша выполняет осознанно и за счёт них правильно выполняет и основные действия.

Например, я должен научить Машу быстро поднимать руку. И я не буду рассказывать про механизм и систему поднимания руки, а буду искать какие-то второстепенные образные установки. Например, я скажу, чтоб она представила, что рука – это пёрышко, а снизу дует мощный поток ветра, и этому ветру нужно подчиниться. И происходит работа. Сознание в этот момент контролирует ветер, а само движение, минуя сознание, закладывается прямиком в подсознание. И многократное повторение образует настоящий подкорковый динамический стереотип двигательного навыка. И в стрессовой ситуации, именно он проявит себя с многократной быстротой и мощностью. Сознание и антагонисты не смогут ему в этом помешать. И чем больше страх и волнение, тем ярче будет проявляться этот эффект. Движение называется «подними руку вверх», но я его называю «ветер». И у нас такие «ветра» везде, начиная с разбега, заканчивая приземлением на маты. Это кодовые названия, которые не говорят о настоящем движении, а говорят об установках, с помощью которых выполняются те или иные движения и закладываются в подсознание. По такой системе у нас построены каждое движение и прыжок как упражнение в целом. Каждому из них я присвоил свои образные установки и кодовые названия.

И ещё важно, что на соревнованиях я Машу не трогаю. У меня задача не отвлечь её и не «обрезать крылья» у этого мальчишки с яблоками, который убегает от сторожа через забор, иначе он через него не перепрыгнет.

Представьте ребёнка-пианиста на сцене в полном зале зрителей, где есть занавес и прожектора. Он сыграет лучше, чем его самый лучший вариант в классе. Потому что появляются вдохновение, подъём, кураж. На соревнованиях происходит то же самое. И странно будет выглядеть педагог, что-то в это время подсказывающий из-за кулис. Он просто отвлечёт и собьёт ученика. Поэтому я Маше никогда не подсказываю – я за кулисами, Маша на сцене. Единственное, когда Маша прыгнет, я показываю жест, что всё нормально, работай дальше. Маша знает, что я здесь, рядом, в остальном работает подсознание.

Моя задача – сделать желобок, а она, как вода, должна беспрепятственно течь, куда нужно. Её задача – выполнять, моя – направлять и не мешать. И я думаю, что моя главная заслуга в том, что я не мешал ей себя реализовывать.

У меня бывает много внутренних противоречий – а правильно ли я делаю? И хочется взять и всё рукой поправить на тренировке или на соревнованиях. Но я нахожу в себе силы держать руки сзади, ждать тренировки и своим методом всё это делать. Если только я это нарушу – испорчу всё. Можно сказать, что своим методом я противоречу основной системе методики обучения – это показ, рассказ и так далее, а у меня всё получается наоборот.

– Приведите, пожалуйста, пример конкретной установки, которую вы используете с Машей на соревнованиях.
– Мы с Машей придумали установку, которую назвали «назад-вперëд» – это контролируемое движение тазобедренным суставом назад и вперёд во время бега. Это родилось, когда Маше ещё было 11-12 лет. Для того чтобы заложить реактивно-инерционное движение, маховое, а не силовое, я придумал для неё упражнение. Она стояла на одной ноге лицом к шведской стене, держалась руками за жердь, а другой била передней частью стопы о покрытие, как можно сильнее и быстрее. Всё это, контролируя движение тазобедренного сустава максимально назад, а затем вперёд. При этом нога, абсолютно расслабленная, хлестала всё с большей скоростью и с большей амплитудой.

Своеобразное реактивно-инерционное загребающее движение ноги совершенствовалось и постепенно переносилось в бег. Контроль был только за движением тазобедренного сустава – назад и вперёд. Так и родилась установка. Маша, согласно установке, выполняла движения тазобедренным суставом назад и вперёд, а на самом деле бежала. Это была одна из первых установок с использования подсознания. Осознанно она думала и выполняла движения тазобедренными суставами, а сам бег при этом выполнялся неосознанно.

Адаптация к условиям с помощью этих установок – это и есть тренированность. Когда Маша выходит на старт, она вообще об этом не думает. Я даже боюсь предположить, о чём Маша думает – это её, это личное. Я боюсь это нарушить. Думает ли она об установках или о цели перепрыгнуть планку, у неё получается всё так, как нужно. На тренировках модель имеет один размер, а в стрессовом состоянии он увеличивается в несколько раз, и человек способен на чудеса. На соревнованиях Маша бежит в разы быстрее, чем на тренировке.

– Есть какой-то особенно красочный пример такого с Машей?
– Был случай, который я никогда не забуду. В 2009-м Маша поехала в Доху на юношескую Всемирную Гимназиаду, но меня туда не взяли. Я тренерам подсказал, какой жест надо Маше показать, какую установку напомнить, если вроде всё правильно, но не перелетает. И Маша там отлично прыгнула, у неё был личный рекорд 1,85, а там она его улучшила, прыгнув 1,87.

Главный тренер по резерву Виктор Алексеевич Шпак позже мне сказал: «Гена, там Маша выглядела как машина для прыжков в высоту».

А вот что эта машина рассказала мне (улыбается), Маша жаловалась: «Геннадий Гарикович, там так страшно было. Стемнело, планка под прожекторами аж горит. Зрители сидят, и тишина – они ждут моего прыжка. Колени трясутся, страшно». Но она разбежалась и прыгнула. Вот об этих моментах даже взрослые спортсмены мечтают. Это эталон преодоления страха, трудностей, препятствий. Вот этой Машей я и горжусь.

– Ваши установки могут быть применены к другим спортсменам?
— Я думаю, да. И, наверное, это применимо не только в спорте, но и в жизни, и я сам мечтаю научиться использовать это в некоторых моментах, но, как говорят, сапожник обычно без сапог. Когда я осознанно подхожу к некоторым вещам и делаю ошибки, думаю – в следующий раз я должен наработать себе какие-то чисто бытовые, обиходные установки, но нет, не получается. Зато я могу тут умничать (смеётся), и вроде бы всё получается. Дело в том, что я не заставляю Машу преодолевать барьеры, а, наоборот, убираю их с её пути, чтоб она беспрепятственно шла вперёд. Но если тренер убирает барьер у спортсмена, он ставит его перед собой. И я постоянно должен преодолевать эти барьеры, и они растут всё больше и больше, особенно в последнее время. И об этом нужно думать постоянно, 24 на 7. Я не могу отвлечься и не хочу. Я боюсь отвлечься и пойти по другой дороге. А развилки идут постоянно, и можно прийти к дереву, которое не даст плоды – этого я боюсь больше всего.

«Когда Маша выигрывала, я сидел без эмоций»

– А как вам лично удаётся сохранять правильный психологический настрой?
– Я сам по себе человек эмоциональный и импульсивный. Когда наши футболисты на чемпионате мира – 2018 выиграли у Испании, я результат узнал в самолёте и закричал: «Ура!». На меня все сидящие в самолёте обернулись. И тогда я обратил внимание, что могу радоваться, могу кричать – на меня победа наших очень сильно подействовала. Но это одно, а когда Маша прыгает на соревнованиях, перелетает, выигрывает, я сижу, не шелохнувшись. Многие даже мне говорят: «Какая же у вас выдержка!» – потому что я просто сижу.

Перед стартом мне кажется, что, если Маша выиграет или прыгнет определённую высоту, я буду прыгать от счастья, но, когда это случается, я счастлив, я рад, но не шелохнусь. Сижу, будто меня это и не касается.

– На Олимпиаде в Токио у вас тоже не было всплеска?
– Не было. Я сел немного в стороне от наших коллег, спортсменов, доктора, руководителей, чтоб был ракурс, с которого мне всё хорошо видно. И когда Маша прыгала, я смотрю: там сбоку все эмоционально реагируют, а я абсолютно нет, я сидел без эмоций. Когда прыгает Маша, я сижу внешне без эмоций, а всё напряжение у меня внутри. Я не знаю, что это такое, но это что-то особенное, и я боюсь это потерять. Если это потеряю, всё будет по-другому.

Я работаю с внешней картинкой, а Маша – с внутренними ощущениями, и у нас всё это должно соединиться. И с детства я запретил Маше смотреть на себя со стороны, и она себя вообще не видит и не смотрит. Когда-то я ей объяснил, для чего это нужно, а она очень дисциплинированная и не смотрит.

– Именно запретили? А почему?
– Да, запретил. Приведу пример: если я сейчас включу запись своего голоса и себя послушаю, то свой голос возненавижу. Я не люблю свой голос, хотя все окружающие говорят, что я разговариваю обыкновенно. И так у многих людей, это естественно. Если я начну целенаправленно менять дикцию, говор, чтобы мне понравилось, я отойду в сторону от себя естественного.

И спортсмен делает то же самое, когда смотрит свою внешнюю картинку и старается исправить ошибки. И для Маши это было бы катастрофой. Мне нравится, как Маша прыгает, и всему миру нравится, как она прыгает, но ей она сама не нравится. Она видит себя внутренними ощущениями, а мы на неё смотрим со стороны. И я счастлив, что её и наши видения совпадают.

– А как же она сама себе не нравится, если не смотрит на себя?
– Был случай в 2014 году. Тогда в Осло Маша впервые встретилась в одном секторе с Бланкой Влашич и Анной Чичеровой. А мне всегда нравились их прыжки – это звёзды такой величины, что я раньше даже и не мечтал, что Маша будет вместе с ними прыгать. Так вот, тогда была такая нелётная погода, никто не прыгал 1,98 м, а Маша взяла и перелетела — и победила их. После этого мы с Машей идём через разминочный зал, и там висит огромный монитор на полстены, где показывают наши соревнования. И вдруг мы видим, как Маша готовится на 1,98. Мы встали и смотрим: «Вот, вот, смотри, как раз». И Маша прыгает. Мне очень понравился прыжок, а Маша говорит: «Фу, я так медленно бегу» и так далее. Я и говорю: «Стоп, Маша. Всё, продолжаем не смотреть».

«Маша, выходя в сектор, перерождается в льва»

– Десять лет назад для вас примерами были Бланка Влашич и Анна Чичерова. Можно ли сказать, что Маша превзошла ваш прежний эталон?
– На всех легендарных прыгуний я смотрел с интересом, но меня на создание своего разбега очень сильно вдохновила американская прыгунья Шанте Лоу, в девичестве Ховард. Она подтолкнула меня к тому, что я выбрал с Машей именно прыжки в высоту. Я мог бы с ней прыгать в длину, бегать барьеры, бегать спринт – она способная, талантливая. Как говорят, если человек талант, он талантлив во всем. Маша была приспособлена к этим видам, она могла бы достичь в них определённых успехов. Она и в баскетбол прекрасно играла. Но именно разбег Шанте Лоу вдохновил меня на высоту. Мне нравилась динамика разбега, нравилась экспрессия, которую она давала зрителям именно в этом разбеге. Я и с Машей начинал копировать этот разбег. То есть я, как в музыке, скопировал нотку с нотки, пауза в паузу, перенёс Маше, и она выучила это, как танец. И определённое время прыгала с разбегом Шанте Лоу.

Наверное, через всё это надо пройти прежде, чем найдёшь свой почерк. Каждый проходит через всякие странности: в музыке копируют великих музыкантов в игре, художники копируют картины. Об этом я сейчас вспоминаю с улыбкой, ведь, конечно, потом я понял, что нельзя это делать, так как каждый человек индивидуален. Потом пошли изыскания, поиски своего, и вот так началась история нашего с Машей разбега. Но Шанте Ховард оставила в моей с Машей спортивной судьбе свой приятный след. Естественно, сейчас у Маши свой почерк и совершенно другой разбег, и он не хуже. И теперь многие зарубежные тренеры говорят мне, что они копируют разбег Маши.

Тут, кстати, тоже интересно, почему разбег именно такой. Дело в том, что в Прохладном есть зал, в котором Маша выросла. Места для большего разбега там не было. Она пяткой становилась на плинтус задней стены и бежала. Разбег мы адаптировали под прыжок и с тех пор его не меняем. Несколько раз в больших залах я пытался изменить длину разбега, но уже поздно менять внутренние Машины стереотипы движений в разбеге, не навредив прыжку. К счастью, это помогло нам найти свой стиль, свой способ прыжков.

– В ваших глазах Маша – новый эталон?
– Да. Мне больше всего нравятся Машины прыжки (улыбается). Если бы я сейчас начинал, я бы копировал с Маши.

– В чём её особенность? Почему именно она – олимпийская чемпионка?
– Это сочетание воспитания, привычек из детства и таких качеств, как целеустремленность, желание быть первым, усидчивость, воспитанность, послушание – это у Маши с детства. Если старший сказал сделать пять раз, например, она сделает пять, но не шесть и не четыре.

Тут и симбиоз, казалось бы, противоположных, но дополняющих друг друга вещей. Она внешне милая девушка. Бывает весёлой, бывает грустной, бывает задумчивой, но когда она выходит в сектор, перерождается в льва.

Маша никогда не зазнавалась, даже нет таких предпосылок и мыслей об этом. Она с уважением относится к старшим и с очень большим уважением относится к младшим спортсменам. То есть с какой бы стороны её ни характеризовать, она только положительная. И вот это всё складывается в одно – Маша – спортсмен, который идёт на соревнования и выигрывает их.

– Складывается впечатление, что она как очень хороший материал, из которого вы, как скульптор, создаёте некий шедевр.
– Да, я не мешаю ей расти, а она помогает мне работать с ней, но при этом и я расту вместе с ней. Она доверяет мне, даже в несуразных, казалось бы, вещах. Допустим, в конце сезона она прыгала 2,05 м. Но в первые дни нового сезона – это совсем другая Маша, когда для нас проблема прыгнуть 1,75 м. Но она всё равно доверяет мне и уже потом начинает прыгать выше и выше.

Помню, когда она ещё встречалась с будущим супругом, Владас пришёл на первую тренировку сезона и смотрит, как Маша прыгает. А потом мне говорит: «Геннадий Гарикович, наверное, что-то не то. Да? А она правда может два метра вот так прыгнуть?». А я отвечаю: «Подожди, всё будет» (улыбается).

– А каких-то конфликтов или споров не бывает на тренировках?
– Нет. Споры бывали раньше, когда Маша была помоложе. Но они ни в коем случае не касались нашей деятельности. Самые большие конфликты были, наверное, когда Маша бывала не в духе, а я у неё выпытывал, что случилось. Она говорит: «Геннадий Гарикович, не обращайте внимания, всё хорошо. У меня просто нет настроения». А я продолжаю спрашивать, пытаюсь сделать лучше, а получается как всегда (улыбается).

Допытываюсь, допытываюсь, и у неё нервы не выдерживают: «Геннадий Гарикович, я могу какому-нибудь постороннему улыбнуться и сделать вид, что всё хорошо. А вы для меня как родной человек, поэтому я такая, какая есть, и не притворяюсь, просто у меня настроения нет».

Как-то Машу спрашивали о нашей с ней работе, и она ответила, что никогда не притворяется, что у неё на душе, такая она и есть. Она привыкла к этому, и нам так комфортно. И я приспособился, в эту зону не лезу с вопросами. Бывает, и у меня настроения нет, но мы никогда не скандалили. Иной раз спрашивают, ругал ли я её когда-нибудь, а я говорю: «А за что её ругать?». И какая она была раньше, она такая же и осталась. И работаем мы как раньше – играючи. Выдумали вот эту игру, которая называется прыжки в высоту. Мы не занимаемся техническим видом, а играем вот в эти «назад-вперёд» и другие установки.

– Вы начали работать с Марией, когда ей было около 10 лет. В какой момент поняли, что она – будущая олимпийская чемпионка?
– Когда она училась во втором классе, я пришёл работать преподавателем в её школу. Маша была такая подвижная, тоненькая-тоненькая, и, когда мы играли во что-нибудь, она болела, прыгала и делала это изящно. И с определённого времени иногда я Маше начал назначать отдельные от класса тренировки. Она приходила, разминалась, и я индивидуально с ней занимался.

А до меня у неё в первом классе, а потом и в старшей школе преподавал мой коллега, а в будущем и мой очень хороший друг Хамидбий Хабасович Гудов. Он преподаватель с большой буквы, учитель физкультуры, и его школа много лет выигрывала городские Спартакиады. Вёл он секцию баскетбола, его девочки выигрывали город, и он мечтал, что Маша вырастет и с ней он выиграет республику. Но, к сожалению, его мечта осталась нереализованной, потому что Маша пошла немного по другому пути (улыбается). Однако Маша участвовала в городской стыковой игре, когда между школами играли, но она больше сидела на скамье запасных, и в критические моменты он её выпускал. Она немножко поиграет, потом снова сядет. Он её берёг, потому что впереди у неё на тот момент уже были юношеские Олимпийские игры.

«Могу похвастать, что и в музыке у меня есть своя система»

– У вас есть увлечения, которые помогают отвлечься от спорта?
– Сейчас нет, тем более в это время. Когда у нас сбит привычный режим, когда у нас штиль, всё внимание на спорт. Для Маши тренировка заканчивается, она едет домой и отдыхает до следующей тренировки. А для меня в этот период всё наоборот – у меня тренировка идёт между её тренировками. Я постоянно просматриваю что-то, постоянно мыслю. Бывает так, что я всё наметил, что будем делать и какие установки. Приходит утро, и я думаю – ни в коем случае! Переделываем! Позже вспоминаю ещё какой-то момент и думаю – всё, это окончательный вариант. Еду на тренировку, в это время думаю и возвращаюсь к первому варианту. Бывает и такое. Мне нельзя расслабляться, и я не знаю, когда это случится. После Спартакиады в Челябинске стартов нет, и у нас месяц отдыха, а для меня это – жуткое время. Не знаю, куда себя применить, потому что полностью забыться я не могу, я боюсь это всё отпустить.

– У вас много примеров из музыки. Играете ли вы на каком-нибудь музыкальном инструменте?
– Да, раньше я это обожал. Музыка – это отдельная история. Я в детстве мечтал научиться играть на гитаре, так как мой брат, который на восемь лет меня старше, играл в школьном и городском ансамблях, играл на танцах. А раньше на танцах была целая жизнь, многие вопросы решались именно там. Встречи, расставания, эмоции – всё происходило на танцах.

После 10-го класса брат поступил в военное училище, стал лётчиком, а я мечтал научиться играть как он. Мой старший брат был и остаётся для меня примером. Не зря я говорил о подражательной системе, которая работает с подсознанием, минуя сознание. Я настолько мечтал научиться играть на гитаре, что включал музыку, брал гитару и, не умея играть, подражал, будто это я играю. И однажды брат приехал в отпуск и показал мне три аккорда. Я настолько был одержим этим, что, когда он через полгода снова приехал, я уже снимал некоторые песни The Beatles и играл их. Более того, я к тому времени к трём песням сочинил свой текст и пел их. Это «Come Together» и «It’s Only Love» Джона Леннона и песня «Let It Be» Пола Маккартни. На первые две я сам придумал текст, а на третью в журнале «Мелодия» нашёл песню «Две копейки», которую исполняет Миронов в каком-то художественном фильме. Я взял эти слова, мелодию «Let It Be» – и получилось! На следующий же день я с гитарой пришёл в школу, сыграл эту песню, всем понравилось, и мы всем классом её пели.

Потом я подумал, как же люди играют соло, какая там система? А я же самоучка, не знаю ни нотной грамоты, ничего. Мне начали объяснять, но я в этом ничего не понимал. Поэтому придумал свою систему на основе показанной мне пентатоники и начал играть на соло-гитаре. По этой системе научил и своего племянника, и он стал соло-гитаристом у себя в одной музыкальной группе.

Так что могу похвастать, что и там у меня есть своя система (улыбается). И, кстати, там тоже определённые установки закладываются, при их выполнении в подсознании идёт именно то, что нужно – аппликатура, моторика.

Я люблю играть на соло-гитаре. Мне посчастливилось два года поиграть в ВИА «Ритмы молодости» городского дворца культуры, на тех же танцах, что и мой брат. А в дальнейшем много лет играл в другой группе. Давно это было.

Наши городские музыканты каждый год 1 октября отмечают день музыки. Там есть инструменты, каждый берёт, играет, и получается такой сейшен. Мне тоже захотелось, я взял соло-гитару и под минусовку композиции Ричи Блэкмора, тряхнул стариной. В интернете есть видео. Кажется, это было в 2017-м.

«Маша была готова выступать на чемпионате мира»

– В этом сезоне Маша прыгнула на два метра два раза – это только из-за психологии? Могла бы она прыгнуть выше, если бы её выпустили?
– Если бы во время этого штиля можно было позволить разгуляться буйному ветру, то Маша бы вошла в эту струю. Она была готова ехать на международные старты. Она была готова выступать на чемпионате мира в Юджине, на чемпионате Европы. Но, к сожалению, она осталась в штиле.

Кстати, почему на чемпионате России в Чебоксарах я Маше порекомендовал взять высоту 2,04 м. По правилам соревнований тот, кто один остаётся, имеет право брать любую высоту. Мы раньше два-три раза даже ставили 2,10 м, пропуская высоты, которые Маша могла бы преодолеть. И в Чебоксарах у меня были свои амбиции прыгнуть именно 2,04 м, а у Маши — свои. У меня была цифра 2,04 м, потому что это результат Олимпийских игр в Токио, и были мысли, чтобы она повторила свой олимпийский рекорд. А Маша была вдохновлена выступлением Анжелики Сидоровой, которая очень хорошо прыгнула за день до этого, а Анжелика – её очень хорошая подруга. Они друг за друга болеют.

Даже был один момент в финале Бриллиантовой лиги, когда Маша должна была на следующий день прыгать, а у нас есть правило, что перед стартом никаких просмотров соревнований, никаких эмоций – нужно беречь себя. И я ей сказал, чтоб она не ходила на стадион, она ответила: «Да, конечно, я не иду». А мы с нашим менеджером Ольгой Назаровой пошли болеть за наших ребят и, в частности, за Анжелику Сидорову. Мы поболели, а потом стоим и ждём, когда же Анжелика выйдет, и тут она выходит вместе с Машей. Она, оказывается, тоже сидела и болела. И после этого прыгнула 2,05 м. То есть взрослым людям иногда можно отклониться от этих ворчаний старика (улыбается), чтобы это было на пользу. Так что Анжелика всегда вдохновляет Машу — и наоборот.

– Взять 2,10 и установить новый мировой рекорд реально?
– В то время, когда Маша прыгала по 2,06 м, один раз на 2,10 м она достаточно хорошо полезла. Я много размышляю, конечно, на этот счёт. Здесь уже идёт «если бы да кабы», но если бы всё было хорошо…

Когда пандемия закончилась, а нас всё равно не выпустили, Маша очень сильно сдала, потом трудно-трудно было до самой Олимпиады, а ещё и травма. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло – из-за всего этого мы нашли новую установку, которая идёт сейчас. И вот с теми наработанными установками, если бы всё это и дальше пошло, я думаю, это было бы. Честно говоря, в душе уже мечтал об этом.

– А вы с Машей говорили об этом?
— Никогда. Мы эту тему не затрагиваем. На нас с Машей цифры очень плохо действуют. Самый главный психологический момент – нужно идти на соревнования с элементами сомнения. Казалось бы, нужно быть уверенным, но нет. По моему принципу противоположностей, чем больше сомнений – тем больше чудеса. Если Маша идёт с сомнениями, она прыгает 2,06 м, если Маша идёт, думая, что результат там будет больше, то прыгает хуже.

«В этой ситуации трудно верить в хорошее»

– В России сейчас есть девочки, которые могут составить конкуренцию и перенять победную эстафету у Маши?
– Не могу ответить на этот вопрос. Но хотелось бы видеть сильных конкуренток. Спиридонова Наташа – очень хорошая девочка, Мария Качанова, Татьяна Ермаченкова и другие. Это молодые девочки, которые вполне могли бы. А у Ермаченковой вообще такая пружинка, мне очень нравится, как она попадает в себя. Очень хорошая девочка. Просто, видимо, каждому спортсмену нужно дождаться своего времени, когда пойдёт. И наверняка есть талантливые девчата, которых мы просто пока не видим, которые растут.

Мне сложно говорить, потому что я абстрагировался от всего. Но были моменты, когда консультировал других спортсменов. Ко мне приезжала Лиза Матвеева из Казахстана, меня попросили с ней поработать. И результат получился у неё. Она приехала с потолком 1,75, а уехала 1,80. Тут же прыгнула 1,82 в Казахстане, а через месяц-полтора после того, как мы позанимались, она выиграла с 1,84 Азиатские игры — это приятно. И я работал именно по своей системе.

– А из парней к вам кто-то подходил?
— Были моменты, когда подходили ребята и спрашивали, можно ли заниматься стабильно. Мне пришлось извиняться, так как я постоянно в разъездах. Когда Лизу Матвееву прислали, специально выгадали месяц, когда я буду здесь.

Мне самому интересно, как это работает. Да, каждый человек выбирает алгоритм движений в зависимости от его антропометрических качеств, и у каждого будет свой потолок, но я уверен, что работа с подсознанием даст в стрессовой ситуации больший результат, нежели осмысленная работа.

– Насколько в финансовом плане изменилась ситуация в этом году из-за того, что Маша не может выступать на международных стартах?
– Конечно, из-за отсутствия зарубежных стартов у спортсменов есть финансовые потери. Потому что Бриллиантовая лига и другие зарубежные турниры являются одним из способов зарабатывания денег. Терять это не очень приятно. Не хочется считать чужие деньги, но ясно, что, хоть спортсмены и как художники, которые пишут для души, коммерческие старты на то и коммерческие, даже название об этом говорит, тут уже никуда не денешься. Жалко, конечно.

И в этой ситуации, чтобы картина дальше писалась, чтобы было вдохновение, нас спасает намеченный маячок – это 2024 год. Всё остальное непредсказуемо и не может обсуждаться. В хорошее верить трудно, но маячок этот есть.