Серена Уильямс. Переезд во Флориду
А теперь я сделаю, пожалуй, странное признание: я никогда не могла точно определить, когда же поняла, ради чего мы играем, или, вернее говоря, когда я осознала, что состязаться на уровне теннисной элиты означало для меня делать это на собственных условиях, по собственному желанию… словом, по-своему во всех отношениях.
Я часто думала об этом на протяжении многих лет, размышляя о том, когда же мы осознали, что родители тренировали нас, чтобы сделать чемпионами, а не просто теннисистами. И я так и не могу до сих пор сказать наверняка ничего определённого об этом.
Насколько я могу судить, идея быть лучшими из лучших всегда присутствовала, но её не доводили до нашего сознания до тех пор, пока нам не удалось это понять самим и использовать в нашу пользу. А, возможно, мы просто не могли догадаться об этом, пока не подросли.
Насколько я могу судить, идея быть лучшими из лучших всегда присутствовала, но её не доводили до нашего сознания до тех пор, пока нам не удалось это понять самим и использовать в нашу пользу. А, возможно, мы просто не могли догадаться об этом, пока не подросли.
В самом начале теннис просто помогал нам быть одной семьёй, он сплачивал нас и доставлял удовольствие. Я хотела быть такой, как мои сёстры, делать то же самое, что и они, и делать это так же хорошо, поэтому я поддерживала свою планку на их уровне. Я добивалась похвалы и восхищения со стороны родителей и хотела, чтобы они видели, что я тружусь, не щадя себя. Но всё это было вначале, а потом наступил момент, когда это практически стало побудительным мотивом к тому, чтобы быть действительно лучшими. И это было нам под силу, но, разумеется, некоторые наши тренировки теперь меньше всего походили на забаву!
Это совершенно понятно, но я никогда не могла уяснить себе, в какой момент произошёл очередной качественный сдвиг в нашей подготовке. Поймите, это не были какие-то внезапные скачки. Мы последовательно шли от этапа к этапу, но, будучи детьми, практически не замечали никакой разницы в нашей игре; похоже, это было частью папиной работы. Я говорила об этом с Винус. Она, как и я, не может точно сказать, когда возникла цель стать первой ракеткой в мире. Мне бы хотелось ответить на вопрос о том, когда же эта цель встала перед нами всерьёз, но я не знаю. Если послушать моих родителей, такая цель ставилась всегда, но, когда мы начали заниматься, она не была, по правде говоря, реальной. Она была не более реальной, чем рассчитывать, к примеру, на то, что ваша дочурка станет первой женщиной-президентом США; так что, скорее всего, и для наших родителей это было переломным моментом в их сознании.
До сих пор никто из моей семьи не может сказать наверняка, когда мысль о том, что одна из сестёр Уильямс может стать первой ракеткой мира, показалась реальной, когда она перестала быть зыбкой надеждой и несбыточной мечтой и стала достижимой целью. Может, когда Винус и я бились на юниорских турнирах категории до 10 и до 12 лет в Калифорнии? Думаю, мы могли бы сказать, что уже тогда цель стать чемпионами засела у нас в голове. А может, когда мы переехали во Флориду? Это уж наверняка. Это был завершающий сценарий игры и главный смысл нашего переезда через всю страну. Вместе с тем, нужно иметь в виду, что далеко не все люди из теннисной среды считали, что наша карьера делалась именно так из-за папиного решения держать нас в стороне от юниорских турниров, но мы не особенно обращали внимание на теннисное окружение. При этом в теннисе были люди, которые, нравится это или нет, имели сильное влияние на нас, это были, в частности, топ-менеджеры Женской теннисной ассоциации (WTA) – руководящего органа профессионального женского Тура. Поймите, это не означает, что можно было просто поучаствовать где-то в паре турниров и обговорить с ними собственный календарь игр, а потом делать, что заблагорассудится и рассчитывать на хороший результат. Нет, надо было играть по правилам WTA, а эти правила претерпевали изменения. (Они до сих пор меняются!) Во многих случаях эти изменения к лучшему, а во многих других они только осложняют жизнь.
Когда мы были детьми, одно из самых серьёзных изменений в вопросе об участии в турнирах коснулось правила о минимальном возрастном цензе для профессиональных теннисисток. Эта тема широко обсуждалась в нашей семье. Раньше было принято допускать к участию в турнирах WTA с 14 лет, но в 1996 году этот возрастной порог был повышен до 16 лет. Это было вызвано тем, что юные девочки ещё не были вполне зрелы в эмоциональном плане и с трудом могли вынести психологические нагрузки, участвуя в Туре. Было несколько нашумевших случаев, когда юные звёздочки быстро зажглись на спортивном небосклоне в возрасте 13, 14, 15 лет, а потом быстро погасли. В некоторых случаях их жизнь за пределами спорта ещё какое-то время шла по спирали, или они начинали утрачивать свои атлетические качества, или же отдалялись от своих родителей или тренеров. Короче, они просто перегорали.
Это было правильное нововведение, которого долго ждали, и оно имело смысл для многих игроков, но мы-то привыкли делать всё по-своему. Как семья мы чувствовали, что нами управляет надёжная и умелая рука. Если бы мы намеревались выступать в профессиональных турнирах в возрасте 13, 14, 15 лет, нам бы хотелось принимать это решение самостоятельно. Мы не хотели, чтобы над нами был какой-то руководящий орган, указующий, что хорошо для сестёр Уильямс, даже несмотря на то что папа не собирался раньше времени отпускать ни одну из своих дочерей в профессиональный Тур. Он твёрдо придерживался своего плана и часто любил повторять: «Вы будете готовы тогда, когда будете готовы».
На профессиональном корте ты можешь рассчитывать только на себя. И это понимание я пронесла через всю свою профессиональную карьеру. Для того, чтобы осознать это, нужна определённая степень независимости, которую трудно достичь, когда растёшь в такой дружной семье, когда вы всё делаете сообща. А в нашем виде спорта ты чувствуешь себя одиноко, в полной изоляции. Здесь нет товарищей по команде, которые прикроют тебя в случае чего.
Но мы были из молодых да ранних. Сначала Винус уговорила его разрешить ей дебютировать в профессиональном Туре (причём сделала это весьма успешно). А потом настал и мой черёд. Папа считал, что я была ещё не готова, но я его уговорила. (Мы обе – папины дочки, всегда добиваемся чего хотим!) Я навела справки о новых правилах в отношении минимально допустимого возраста при переходе в профессионалы и использовала это в качестве аргумента в свою пользу в спорах с папой. Дело в том, что мне исполнялось 14 лет в 1995 году – до того как вступали в силу новые правила о допуске к Туру начиная только с 16 лет. И если бы я сыграла в профессиональном Туре именно в этом году, тогда на меня распространялись бы только старые правила, по которым можно было играть в турнирах с 14-летнего возраста. Но если бы я не сыграла в Туре в 1995 году, тогда мне пришлось бы ждать до 16 лет, чтобы стать профи – а это ещё целых два года! И даже когда мне исполнилось бы 16, я смогла бы играть только в ограниченном количестве турниров. В общем, имело полный смысл сыграть в турнире хотя бы один раз в 1995 году, чтобы успеть до вступления в силу новых правил. Ну а после этого мы могли бы оглядеться и не спеша решить, когда же я действительно буду готова играть профессиональные турниры.
Как и в случае с Винус, папа в конце концов сдался и заявил меня на профессиональный турнир в Квебеке. Это был ноябрь 1995 года. В соперницы по первому кругу мне досталась Эн Миллер, игрок с весьма низким рейтингом (причём это был первый круг квалифая). Лучше всего из этого турнира мне запомнилось то, как я выглядела. А выглядела я просто ужасно. Я сама себе не нравилась. Вспоминая об этом, я часто спрашиваю себя сегодня, а не связано ли моё тогдашнее невысокое мнение о собственном внешнем виде с моим неудачным выступлением в тот день в Квебеке. С годами я стала уделять больше времени своему имиджу – ведь если ты хочешь показывать свою лучшую игру, то и выглядеть ты должен лучше всех. Как бы то ни было, сыграла я тогда неудачно. Энн Миллер обыграла меня со счётом 6:1, 6:1. Но счёт на табло мало что говорил о характере самой игры. Ничего не имею против Энн Миллер, но, честно говоря, она не доминировала на корте. Она не заставляла меня бегать по площадке. Не она диктовала розыгрыш очка. Просто я не играла в свою игру, у меня не проходили мои удары, вот и всё. В иной день при других обстоятельствах я смогла бы её победить. Но тогда, думаю, я просто не выдержала психологического давления – оно было слишком велико для 14-летней девочки. В голове у меня была каша из-за того, что я играла перед таким количеством зрителей.
Короче, выяснилось, что я была ещё не готова. Выходит, власть предержащие в WTA были правы. И папа тоже был прав. Но я учла этот опыт и поклялась извлечь из него уроки. Я поняла, что ничто само собой не придёт. Играя во всех этих детских турнирах в Калифорнии, я всегда рассчитывала на победу и, как правило, побеждала. По-моему, когда я играла в детских турнирах, я проиграла всего два или три матча. Но в профессиональном Туре я уже не могла рассчитывать на то, что победа сама ко мне придёт. Мне придётся её заработать, сражаться за неё. И мне придётся делать это в одиночку. Папа уже не подскажет мне, как правильно делать замах. И мама не сможет помочь мне скорректировать план на игру, если он окажется не эффективным. Там, на профессиональном корте, ты можешь рассчитывать только на себя. И это понимание я пронесла через всю свою профессиональную карьеру. Для того, чтобы осознать это, нужна определённая степень независимости, которую трудно достичь, когда растёшь в такой дружной семье, когда вы всё делаете сообща. А в нашем виде спорта ты чувствуешь себя одиноко, в полной изоляции. Здесь нет товарищей по команде, которые прикроют тебя в случае чего. Никто не может точно знать, что ты видишь, думаешь, чувствуешь, играя на корте. Это всё ты переживаешь в одиночку. Ты можешь получить огромную поддержку – видит Бог, мне её оказывали сполна! – но, в конце концов, ты должна пройти этот путь сама.
И вскоре я это осознала, по мере того как развивалась моя карьера. И я научилась сама решать свои проблемы и стала самостоятельной.
И вдруг, в один (отнюдь не прекрасный) день 1999 года, примерно год спустя после моей первой профессиональной победы, мои родители объявили нам, что они разводятся. Признаюсь, для меня это было шоком, но к тому времени я была практически взрослой. Мы с Винус строили дом и планировали въехать туда вдвоём, так что развод родителей не сильно менял нашу жизнь. А вот жизнь родителей менял наверняка. В этом главный смысл развода: найти способ быть счастливыми отдельно друг от друга, если не вышло найти способ быть счастливыми вместе. А наша жизнь? Она не очень менялась. И всё-таки эти перемены до сих пор сказываются на мне, потому что на протяжении долгих лет у нас было два великих источника силы и могущества, которые действовали в нашем доме; у нас была наша вера, и мы опирались друг на друга. У нас был наш Бог и наша семья. Это было главным. И вот примерно в таких условиях прозвучало неожиданное сообщение моих родителей, которое грозило поколебать устои привычного уклада нашей жизни.
Моей первой мыслью было: как мы будем продолжать жить семьёй после того, что произошло? Но потом я осознала, что мы взрослые и независимые люди и занимаемся нашим собственным делом. Это было уже не так, как тогда, когда мы жили под одной крышей, и наша жизнь уже никогда не будет такой, как прежде. Это больше было похоже на ситуацию, которую можно описать так: о’кей, если они твердо решили разойтись, значит, надо расходиться; если они не могут сделать друг друга счастливыми, значит, они должны расстаться. И если нам, сёстрам, предстояло пройти через сложный период разрыва между нашими родителями, мы должны были через это пройти.
Мои родители – сильные люди с твёрдыми принципами. Я трепетно любила их. Мы все их любили. Не похоже, чтобы это могло измениться. И все мы знали, что они так же любят нас. И это тоже останется по-прежнему. Если оба они пришли к решению, что должны развестись, значит, они должны развестись.
В этом главный смысл развода: найти способ быть счастливыми отдельно друг от друга, если не вышло найти способ быть счастливыми вместе. А наша жизнь? Она не очень менялась. И всё-таки эти перемены до сих пор сказываются на мне, потому что на протяжении долгих лет у нас было два великих источника силы и могущества, которые действовали в нашем доме; у нас была наша вера, и мы опирались друг на друга.
Мои раздумья не имели большого значения, но всё-таки стоит сказать, к каким выводам я пришла: я всегда считала маму главной опорой семьи, если хотите, её спинным хребтом. А мой папа представлял остальную часть тела. Вместе они составляли единое целое. Они поддерживали семью в рабочем состоянии. В определённый момент их взаимоотношения разладились, но какое-то время они ещё их сохраняли. А потом они уже не могли быть вместе, и я подумала: невозможно жить без позвоночника, не правда ли? Нельзя жить и без остальной части тела. И какое-то время все мы были озадачены тем, как позвоночник мог действовать без поддержки тела. Мы были озабочены тем, в каком направлении нам действовать. Я не переставала думать об этом. Мы с Винус без конца говорили об этом. Мы говорили об этом, используя теннисные словечки и не только. Я говорила об этом со всеми сестрами и с родителями.
И знаете что? В конце концов, это были всего лишь разговоры, потому что любую ситуацию можно понять только изнутри. Нужно примерить её на себя и через какое-то время посмотреть, как это выглядит. Не важно, идёт ли при этом речь о первых шагах младенца, которого вы берёте на профессиональный турнир или о ночи, когда вы собираетесь заснуть, впервые узнав, что ваши родители разводятся. Вначале вам становится не по себе, но потом вы просыпаетесь утром и осознаёте, что ваша жизнь почти не изменилась, она такая же, как и за день до этого. Люди, которые любят вас, по-прежнему любят вас. Возможности, которых вы добивались в жизни, по-прежнему доступны вам.
Вам просто нужно это принять, вот и всё.